– Ну а кто тебя знает, – говорит, смеясь, – ты вон какая внезапная.

– Ладно, пока, я через часик позвоню, – говорю я, беря со стола ключи от номера и выходя. – Закрой за мной.

– Мам, замок электронный, дверь сама закроется.

– А, да, я забыла! – кричу ей уже с лестницы.

На город опустилась июльская истома, воздух волшебным образом изменился, где-то далеко играло «Танго Свободы» Карлоса Гарделя, наверное, в кафе на соседней улице. Головная боль, кошмарный сон, мои сомнения и предрассудки остались в гостинице. Мы ехали на небольшой скорости, пересекая улицы, площади и перекрестки, я мечтательно смотрела на огни ночного города, изредка поглядывая украдкой на Гаспара. Запонки оказались темно-синие, в тон его туфель и моего жакета. И я все еще пыталась реанимировать свою щеку, прислонившись ею к стеклу.

– А ты чего спать-то завалилась? Если не хотела со мной ехать, так бы и сказала сразу еще днем.

Я вспомнила наше дневное общение и подумала: «Сказать нет у меня не было ни единого шанса, все произошло так быстро, что опомнилась я, только когда села в вагон метро».

– Да нет, просто легла отдохнуть и подумать, что надеть на вечер, и как-то сразу вдруг уснула. Вот.

– А-а, это тебе во сне, что ли, приснилось надеть такую футболку?

– Футболку, – повторила я вслух и, потрогав ее на груди рукой, засомневалась в том, что мне вообще надо куда-то ехать.

– Ага, крутая!

– Крутая? – неуверенно переспросила я

– Ага, Джим Моррисон был очень крут, – сказал он, на мгновенье отвлекаясь от дороги и лукаво улыбаясь, глядя на меня.

Ну да, я-то знаю, что Джим был крут, а он-то откуда, блин, это знает?

– Откуда ты знаешь, ты ж еще тогда не родился?

– А ты что, блин, родилась тогда уже, что ли? – сказал он, громко смеясь.

Да, Моррисон умер от передоза в семьдесят первом, я родилась в семьдесят четвертом – нестыковочка.

Нет, ну что я за дура-то такая, проклятые стереотипы, «если молодой, то слушает всякую херню». Музыка, у которой есть душа, она вне времени и вне поколений, и неважно, в каких вы родились – в семидесятых, девяностых или нулевых. «The Doors» – форева! «Металлика» – форева! Элвис – форева! Джо Дассен – навсегда! Моя дочь в начальной школе обожала Мэрилина Менсона, а в два года отплясывала в памперсе под «Рамштайн», у нее нет никаких шансов на восприятие попсы. До определенного возраста детям нравится то, что слушают их родители, лишь годам к двенадцати у них формируется свой вкус и свое отношение к музыке, но базируется все это на том, что она слышала в детстве. Вкус можно привить, но только делать это надо в раннем детстве. Я с точностью на сто процентов знаю, что моя Дарья не будет слушать российский шансон и пользоваться дешевыми духами, лучше не пользоваться ничем, если нет денег на приличные – я ее этому научила…

Пока мы болтали, я упустила из виду, что мы выехали за город.

– А куда мы едем? – настороженно спросила я.

– К одному моему другу, он живет в пятнадцати километрах от города.

– А в каком направлении мы едем? – почувствовав, как становится немного влажной моя спина, спросила я, хотя прекрасно понимала, что ответ мне ровным счетом ничего не даст. Перед поездкой в Париж я почитала только об округах самого города, а пригород меня не интересовал.

– Там хорошо, тебе понравится, – ответил он, и я окончательно напряглась.

Господи! Что ж я за идиотка-то такая, куда я еду, с кем? Гаспар – это его настоящее имя? Нет, конечно, какой-то Гарик-извращенец и маньяк везет меня в неизвестном направлении за город. Перед глазами стали всплывать все фильмы ужасов про расчленение туристов, про молчание ягнят и что-то там еще про бензопилу.