Дебора села, и Цензор по-ирски сказал:

«Обрати внимание, Легкокрылая: здесь множество журнальных столиков. У них нет защиты от твоей неуклюжести».

– Тебе известно, почему ты здесь? – спросила доктор.

– Потому что неуклюжая. Это первое, а дальше по списку: ленивая, непослушная, настырная, эгоистка, толстуха, уродка, жадина, бестактная и жестокая. Да, и еще врунья. В последней категории есть подпункт «А»: симуляция слепоты, воображаемые боли, от которых реально сгибаешься пополам, надуманные периоды глухоты, ложные травмы ног, вымышленное головокружение, бездоказательное и злостное недомогание; и есть подпункт «Б»: скверный характер. Вроде я упустила неприветливость?.. Да, неприветливость.

В тишине, которую прорезал сноп солнечных лучей с пляшущими в нем пылинками, Дебора подумала, что, похоже, впервые открыто высказала свои истинные чувства. Если все это правда, так тому и быть, но перед уходом из кабинета она хотя бы выплеснет усталость и отвращение от этого темного, мучительного мира.

Доктор ответила попросту:

– Что ж, список внушительный. Мне кажется, не все пункты соответствуют действительности, но по крайней мере наша задача теперь ясна.

– Сделать меня приветливой, милой, покладистой и научить радоваться каждому новому обману.

– Помочь тебе выздороветь.

– Заткнуть мне рот, чтобы не лезла со своими жалобами.

– Нейтрализовать те, которые проистекают из смятения твоих чувств.

Удавка затянулась еще туже. Страх неудержимо пульсировал в голове и туманил зрение серостью.

– Вы говорите, как все: лживые жалобы на вымышленные болезни.

– По-моему, я сказала, что ты серьезно больна.

– Как и прочие, кого сюда запихнули? – Она осмелилась подойти совсем близко, слишком близко к черным пределам ужаса.

– Ты хочешь узнать, правомерна ли твоя госпитализация и относится ли твой недуг к разряду психических расстройств? Если так, отвечу «да». Я считаю, что именно такова природа твоего заболевания, но, если ты будешь стараться изо всех сил и если твой лечащий врач тоже будет стараться изо всех сил, у тебя, я считаю, может наступить улучшение.

Вот так, открытым текстом. И все же, несмотря на ужас, связанный с завуалированным, обойденным словом «сумасшедшая», с этим невысказанным словом, которое сейчас вертелось у нее в голове, Дебора узрела в словах врача некий отсвет, мерцавший и прежде в самых разных помещениях. И дома, и в школе, и во всех медицинских кабинетах звучало злорадное: «ВСЕ У ТЕБЯ НОРМАЛЬНО». Однако сама Дебора уже много лет понимала, что у нее далеко не все нормально, что дело куда серьезней, чем временная потеря зрения, резкая боль, хромота, ужас и провалы в памяти. Ей вечно повторяли: «Все у тебя нормально, а если бы ты еще…» Теперь наконец хоть кто-то оспорил прежние злопыхательства.

Доктор спросила:

– О чем задумалась? По лицу видно: напряжение чуть-чуть отступило.

– Я задумалась, в чем разница между правонарушением и преступлением.

– В каком смысле?

– Арестант признает себя виновным в отсутствии острого тра-та-тита и соглашается с вердиктом «придурь первой степени».

– Скорее, второй степени, – едва заметно улыбнувшись, сказала доктор. – Не вполне преднамеренно, но и не полностью умышленно.

Перед глазами у Деборы неожиданно возникли ее родители, стоящие очень одиноко, но все же вместе по другую сторону запертой бронированной двери. Без умысла, но с предварительным намерением.

В соседнем кабинете зашевелилась сестра-практикантка, как будто напоминая, что отведенное время вышло.

Доктор сказала:

– Если возражений нет, назначим следующую встречу и начнем наши беседы. По моему убеждению, если мы с тобой будем вкалывать как черти, то победим эту дрянь. Но еще раз уточню: я не собираюсь вытягивать из тебя никакие симптомы против твоей воли.