– Значит, во мне разума – всего на сто квадратных ярдов.

Если существуют такие единицы измерения, как человеко-часы и световые годы, то уж разумо-ярды – и подавно.

Карла ответила:

– Не волнуйся. Скоро тебе больше поблажек дадут. Сотрудничай как следует с доктором – и будут небольшие послабления. Меня-то, интересно, сколько еще тут продержат? И так уж три месяца отсидела.

Тут обе подумали о женщинах, содержавшихся в дальнем крыле. Все они находились здесь более двух лет.

– А кому-нибудь вообще удавалось отсюда выйти? – спросила Дебора. – То есть поправиться и выйти?

– Понятия не имею, – ответила Карла.

Они спросили одну из медсестер.

– Понятия не имею, – сказала та. – Я здесь новенькая.

Тут послышался стон черного бога Лактамеона, а потом издевательский хохот Синклита, превратившегося в скопище учителей, родственников, одноклассников, которые без конца осуждали и бранили.

«Это навек, дуреха! Навек, распустеха!»

В один из дней к койке, на которой, глядя в потолок, лежала Дебора, подошла молоденькая медсестра-практикантка.

– Пора вставать, – с дрожью в голосе сказала она, мучаясь от собственной неопытности.

В больницу на психиатрическую практику пришла новая студенческая группа. Дебора вздохнула и послушно спустила ноги на пол, думая: «От меня по всему помещению расползается туман сумасшествия, и это ее пугает».

– Пойдемте, – сказала практикантка. – Вас доктор вызывает. На весь мир известная, светило, так что нужно поспешить, мисс Блау.

– Раз она такая знаменитость, я тапки надену, – ответила Дебора, видя, как у студентки расширились глаза, а на лице отразилось неодобрение. Должно быть, инструкции запрещали ей проявлять более сильные эмоции – гнев, страх, веселье.

– Вы еще благодарить будете, – сказала девушка. – Это большое везение, что она согласилась вами заняться.

– Знаменитость, обожаемая психами всего мира, – сказала Дебора. – Идемте.

Практикантка отперла дверь отделения, затем дверь на лестничную площадку; спустившись в вестибюль свободной планировки, они вышли из корпуса через служебный подъезд. Девушка указала на побеленное строение с зелеными ставнями – ни дать ни взять жилой дом где-нибудь в провинции, среди дубовой рощицы, – затаившееся в глубине больничной территории. У дверей они позвонили. Через некоторое время им открыла крошечного роста женщина, пухлая и седая.

– Из приемного отделения направили. Вот она, – сказала медсестра.

– Сможете прийти за ней через час? – спросила коротышка.

– Я обязана ждать здесь.

– Отлично.

Стоило Деборе переступить через порог, как Цензор забил тревогу: «Где же доктор? Подглядывает в щелку?»

Крошка-домоправительница жестом позвала ее в какое-то помещение.

– Где же доктор? – спросила Дебора, пытаясь отрешиться от мелькания стен и дверей.

– Это я, – ответила женщина. – Разве тебе не сказали? Доктор Фрид.

Антеррабей смеялся, падая все ниже и ниже к себе во мрак:

«Ну и маскировка!»

А Цензор шипел:

«Будь начеку… будь начеку».

Они прошли в залитую солнцем комнату, где Домоправительница-Знаменитость обернулась и сказала:

– Присаживайся. Устраивайся поудобнее.

Нахлынуло полное изнеможение; а когда доктор поинтересовалась: «Расскажешь мне что-нибудь?» – Дебору охватил такой гнев, что она даже вскочила и только потом ответила Иру, и Синклиту, и Цензору:

– Ладно… задавайте свои вопросы, я отвечу – и вы уясните мои «симптомы», после чего отошлете меня домой… и что со мной будет дальше?

Доктор отреагировала спокойно:

– Не будь у тебя желания от них избавиться, ты бы не стала со мной беседовать. – (Дебору стягивала удавка страха.) – Ну же, садись. Если ты еще не решила, от чего именно готова избавиться, не спеши; но пустота непременно чем-нибудь да заполнится.