Что говорите? В комнате с непроглядным полумраком воняет старьём, окно не открывается, на мебель лишний раз опасно присесть, свободного места ноль, безостановочно и зловеще содрогается наглухо запечатанная дверь? Продано!

Вопрос: я была дурой или мазахисткой?

В коридоре был ещё один шкаф, который во времена Мафусаила уже отслужил свой срок. Его крыша выдерживала на себе груз пожелтевших газет последних тридцати лет. Ошибочной была идея заглянуть в него. Не зря в народе говорят: «Любопытной Варваре на базаре нос оторвали». Смысл вековой мудрости предков доходит до современной молодёжи с трудом и запозданием. Не стоит много рассказывать о чарующих нотках аромата, заигравших из приоткрытой дверцы, и, по просьбам моего чуткого обоняния, сразу же закрытой. За несколько секунд я успела разглядеть ещё сто килограммов дранных газет, два поломанных стула и пылесос-торпеду, штепсель которого не вклинился бы ни в одну розетку, выпущенную после тысяча девятьсот семидесятого года. Кухня со старой, плохо работающей техникой; ванная едва ли удовлетворительная: смущали фаянс в чёрных трещинах и необходимость соблюдать запрет на пользование умывальником (из него текла коричневая жижа); смывной бак в уборной работал по принципу «дёрни за верёвочку, и водица польётся».

Так как у меня не хватило мозгов посмотреть поддержанные стиральные машинки на досках объявлений в интернете, я пошла в магазин бытовой техники, решив купить что-то по средствам. И это что-то, не без старания любезных продавцов-консультантов, нашлось: язык не повернётся назвать ту говномешалку стиральной машиной, но, во всяком случае, на ценнике и в инструкции она обозначалась так. Значит, я за четыре тысячи пятьсот рублей приобрела мини-машинку «Королева», которая на сайтах бывшего в употреблении хламья стоила от пятисот до тысячи рублей. Из плюсов: ну очень компактная. Минусы: воду заливать через шланг и сразу горячую; вещи крутились туда-сюда от пяти до тридцати минут, спутываясь между собой в неряшливый, покрытый катышками серый ком; и ни намёка на отжим. Да и стирала она так, что потом приходилось всё перестирывать вручную в тазу. Вот урвала так урвала.

По законам жанра, в подъезде стоял резкий никогда не выветривавшийся запах мочи: то ли кошачьей, то ли человеческой. Но несмотря на все эти недостатки я стала в том доме жить, приняв свою участь, как презренный мизерабль. Я считала, что недостойна лучшего. Зачем искать что-то ещё, тратить время и силы? Будучи стоически уверенной в справедливости обстоятельств, я приняла то болото, как родное.

На лестничной клетке было три квартиры. Рядом жила старушка, Елизавета Никитична, неплохая в общем-то женщина, которая со мной знакомилась раз по десять в месяц, спрашивая не та ли я студентка, что снимает комнату у Эдуарда Николаевича. Напротив ситуация была куда хуже. Там жила женщина, ну как жила, существовала. У неё были серьёзные проблемы с самоидентификацией, ориентацией во времени и пространстве. Сын заезжал редко, привозил немного продуктов и подгузники, сиделок не нанимал, словом, бросал мать, родившую и воспитавшую его, на произвол судьбы. О ней, как могла, заботилась Елизавета Никитична.

Как-то, возвращаясь из университета, я услышала вой с верхних этажей, похожий на волчий. Я поняла, что это Галина, которая своими криками пытается привлечь внимание соседей и попросить их о помощи. Никто не выходил, не отзывался, и, по-моему, добрая половина дома перестала дышать и шевелиться. Галина стояла на лестничной площадке, слабо держась за перила обеими руками, и выла. На ней была надета лишь ночная рубаха, покрытая жёлтыми пятнами от мочи. Я поздоровалась с ней, она поздоровалась в ответ, спросила, какое число и попросила поменять ей подгузник. В квартире было очень грязно: стоял запах немытого тела и человеческих выделений, на подоконниках – бутылки с водой и упаковки подгузников. Галина, пролепетав что-то непонятное, вскоре заснула. Я выходила из её квартиры на негнущихся ногах и с тяжёлым сердцем. Галина умерла через полгода, если верить словам Елизаветы Никитичны.