На первой репетиции пьесы «Гамлет» он разродился трехчасовой речью по поводу того, кто же в этой пьесе положительный герой. Жаль, что нет заповеди: «Не разглагольствуй!»

Конечно, ни Офелия, ни король с королевой, ни Гильденстерн с Розенкранцем и, тем более, ни Гамлет таковыми не являются. Как говорится нарушили всё, что только можно. Тут тебе и убийство, и прелюбодеяние, и самоубийство. По мнению трактирщика выходило, что единственный положительный герой – это Полоний. Заботливый отец, пекущийся о воспитании сына и о счастье дочери. Не даром же Офелия так убивалась. Разглагольствуя в таком духе, он вконец запутал актеров, но в результате все сыграли очень хорошо. Злодеев играть легче. Злых людей на свете меньше, чем добрых, значит и типажей не так много. Особенно удались две роли – Гамлета и Полония. Первый маскировался под героя, пока не дошло до преступления, тут он раскрылся во всей своей злобной красе. Полоний же – наоборот, казался поначалу суетливым и недалеким персонажем, но потом открывался с самой лучшей стороны, особенно в сцене смерти. Но самым гениальным был финал пьесы. По опустевшему замку бродила Тень Полония, пугая успевших одичать кошек. За него и отомстить-то было некому. Впрочем кошек изображали только голосами: в деревне у нас почти в каждом доме есть кошки. Но среди них не нашлось ни одной способной.

Я вырвал у Зигмунда мою стеклянную штуку и отправился домой. Спать не хотелось, я думал о Флоренсии. С тех пор, как я чуть не задушил её, она стала мне еще дороже. Я решил ей подарить мою стеклянную прелесть.

Вдруг я понял, что голос, которым я закричал, когда душил Флоренсию, был мамин голос. Мамочка! До сих пор мне не дает покоя одна история, связанная с ней.

Однажды я подходил к дому и вдруг почувствовал неладное: не видно было никого из соседей. Казалось, все попрятались. Неожиданно из окон соседнего дома выскочили двое здоровяков и помчались за мной. Я побежал изо всех сил к дому и добежав до входной двери, стал барабанить в неё и кричать: «Мама! Открой!» Сзади я уже слышал топот. Тут дверь распахнулась – на пороге стояла матушка. Я проскользнул в щель между ней и косяком, но прежде, чем дверь захлопнулась, один из бандитов успел полоснуть маму по горлу ножом.

От перенесенных потрясений я впал в беспамятство. Когда очнулся, стал звать маму. Она вошла и спросила: «Проснулся, сынок?» На шее у неё я заметил шрам, уже еле заметный. Сколько же я был не в себе? – " Ты проспал целый день. Мы не стали тебя будить». – " А как же бандиты, это ведь они порезали тебе горло! " – «Это не бандиты, а врачи. Мне вырезали щитовидную железу, разве ты не помнишь?» – ласково сказала мама и поцеловала меня в лоб. В раздумьях об этом удивительном случае я задремал.

***

Из нашего деревенского морга исчезло три трупа. Я узнал об этом на следующее утро, включив радио. Как всегда новости сообщила Гонория своим противным, как бы придушенным голосом. Она протараторила, что в морге сторож Иссидор под утро не досчитался трех покойников. Бесполезно было спрашивать у Гонории об источнике ее информации, она его и сама не знала.

Впрочем, покойников было всего трое, хотя скорее целых трое. Деревушка у нас не очень большая – сразу три покойника – это редкость.

Гонория – женщина необыкновенной красоты, хотя для радио это не важно. Но это важно для Балтазара, который заведует радиостанцией. Строча, как из пулемета, Гонория умудрялась четко выговаривать все буквы. А это уже талант. Единственный, кроме Балтазара, кого не раздражал голос Гонории, был ее муж – Варфоломей, здоровенный детина – конюх, обожавший свою жену и побаивающийся её.