– Правила я и без Ботвинника знаю, – говорю я, – папа научил.

В спор вступает дядя Наум:

– Чтоб научиться играть, надо забыть, что это игра!

– А когда проиграешь? – спрашиваю я, двигая пешку навстречу ладье Пиркина.

– Тогда надо вспомнить, что это была всего лишь игра, – отвечает дядя Наум.

– Живи играя, проигрывая играй?

– Что-то типа этого, – улыбается дядя Наум и встает со скамейки. – И вообще лето на дворе, а вы с шахматами. Кто купаться идет?

Алиса подошла ко мне вплотную. Зрачки ее то сужались, то, наоборот, расширялись, становясь похожими на кружевные салфетки. Тетя Хеба такие салфетки вечерами плетет, потом на столе раскладывает. Словно паучиха паутину расставляет гостям. Не дай бог в эту паутину попасть.

– Да что же вы за люди такие? – орет она на меня и своего сына Колю. – Вы разве не видите, что тут салфетки лежат! Кто варенье над ними лопает? Вандалы!

Так и у Алисы, глаза словно паутинки – подбирают жертву по размеру, фокус ловят.

– О чем ты все время думаешь? – Алиса взяла мои руки и стала рассматривать их. – Никак не могу к тебе подвязаться. Где ты вот сейчас был? Я смотрела и не могла понять тебя. Обычно я сразу цепляюсь к людям.

– За что? – искренне удивился я и, чтобы перевести разговор, тоже стал рассматривать свои руки. – Вот от жабы. Видала?

– Что от жабы? – не поняла Алиса. – Ты не ответил на мой вопрос. У тебя как будто два лица. Какое из них настоящее?

– Бородавка от жабы, – ткнул я подбородком в сгиб указательного пальца. – За домом болото, там жаб полно. Тростинкой надували, одна какнула на палец. От какашки вылезла бородавка. Если хочешь ее вывести, нужна нитка и цыганская игла… – Я стал нести галиматью, чтоб не отвечать на ее странные вопросы. – Нужно замотать ниткой бородавку и сильно стянуть. А потом воткнуть иглу!

– Жаб надували? – недоверчиво спросила Алиса. – Тростинкой?

Я хотел показать руками, как нужно надувать жаб, но мои руки держала Алиса, и поэтому я просто стал надувать щеки, все сильнее и сильнее, и, когда они стали видны мне самому, шумно выпустил воздух, вытянув губы вперед. В этот момент Алиса внезапно сжала мои руки, потянула их вверх и, не давая мне опомниться, вонзила зубы в кончики пальцев. От боли я хотел заорать и даже попытался это сделать, но после того, как выпустил наружу весь воздух, в легких не осталось и намека на крик.

– Дура, что ли? – на остатках дыхания фальцетом произнес я и со всей силы оттолкнул ее.

Пижама на Алисе сбилась, воротник съехал в сторону, но сама она удержалась на ногах и чуть пригнулась, напоминая сжатую пружинку.

– Ты чего? – Я сжал кулаки и двинулся на нее. – Чего как девчонка кусаешься?

В эту секунду дверь кабинета распахнулась, и Анатолий Иванович в два прыжка оказался между нами.

– Так она и есть девочка, – миролюбиво сказал он, – они же все кусаются. Так, Муратов?

Я разжал кулаки и оглядел свою левую руку. Сразу на трех пальцах чуть ниже ногтей алели следы от зубов. Шли они неровно, на среднем пальце укус выделялся сильнее.

– А чего она? Я ей про жабу рассказывал, хотел показать. А она укусила! Ладно бы я обзывался или за косу дернул. А так?.. – Я досадливо пожал плечами.

Алиса стояла позади Анатолия Ивановича и молча смотрела на меня. Ее молчаливые взгляды не то чтобы раздражали или пугали, но вообще малоприятно, когда на тебя кто-то постоянно пялится.

– И пусть не пялится! А то заеду в ухо! – предупредил я больше ее, чем Анатолия Ивановича. – Кто будет пялиться, того как ту жабу надую! Понятно?

– Понятно, понятно, – чему-то улыбаясь, сказал Анатолий Иванович и поцеловал Алису в лоб. Потом крикнул в открытую дверь: – Гриша!