– Да, – кивнул я и выпучил глаза. – Тайна?

– Тайна, – затягиваясь, хрипло сказал Анатолий Иванович. – Это дочь моя. Дочка, понимаешь?

– Да!

– Жить она среди людей одна не может. Понимаешь?

– Да!

– Что да? Что ты можешь понять в шесть лет? Ей либо здесь всю жизнь провести, либо лучше… – Он осекся и вытер рукой пот со лба. – Либо ей нужен человек, который сможет ей помочь. Человек ее возраста. Понял теперь?

– Понял, – таинственно сказал я, хотя ничего на самом деле не понял.

– Она не сумасшедшая, – продолжил Анатолий Иванович, – вернее, не совсем сумасшедшая. Такие дети рождаются редко. Один на сто миллионов. Ей нужен донор! Понимаешь?

– Конечно! – с готовностью кивнул я. – Я все понимаю.

– Что такое донор? – требовательно спросил он.

– Это тот, кто нужен вашей дочке, – выкрутился я, – с кем она не будет совсем сумасшедшей. Если вы про меня говорите. Я готов! А бабушка?

– Бабушка… Это не бабушка. Это няня ее. – Лицо у Анатолия Ивановича стало серым. Жилки на висках набухли, казалось, вот-вот лопнут. – Она не старая еще. И шестидесяти нет. Алиса все высосала… А мама ее при родах умерла. Сможешь ли ты?.. – Он опять уставился на меня и как будто бы оценивал, способен ли я быть тем самым донором его дочке.

Что мне оставалось сделать? На моем месте любой Фетисов сказал бы, что сможет.

– Смогу, – сказал мой Фетисов, – даже не переживайте! Что делать-то?

– Прости меня Боже, – прошептал Анатолий Иванович и поднял трубку телефона.

Фамилия у Алисы была красивая – Бениславская.

– Бениславскую приведите, – сказал Анатолий Иванович в телефон, а потом мне: – Смотри, Муратов, внимательно смотри. А вдруг не сможешь?

Я стал озираться и разглядывать кабинет врача. Ничего особенного, чего бы я раньше не заметил. Кушетка, стол, два стула, зеркало, шкаф с какими-то книгами…

– На Алису смотри, – заметив мое замешательство, уточнил Анатолий Иванович. – Сейчас приведут.

– Понял, – перестав оглядываться по сторонам, ответил я и развернулся к двери.

Послышались шаги, и дверь кабинета открылась. На пороге возник худощавый дядька в белом халате, за руку он держал маленькую девочку, одетую в полосатую больничную пижаму.

– Заходи, Гриша, – вставая из-за стола, произнес Анатолий Иванович и добавил: – Алиса, встречай друга.

Я краем глаза увидел в коридоре маму. Словно забыв про меня и не замечая ничего вокруг, она читала лежащую у нее на коленях брошюру.

Гриша слегка подтолкнул девочку в кабинет, перешагнул порог и закрыл за собой дверь. Мама так и не отвлеклась от брошюры.

– Вот, – непонятно кому сказал Анатолий Иванович, – думаю, сами разберетесь. Гриша, выйдем!

Державшийся за дверную ручку Гриша открыл дверь и, пропустив Анатолия Ивановича, захлопнул ее, оставив нас с Алисой вдвоем в кабинете.

«Смотри, Муратов, внимательно смотри. А вдруг не сможешь?» – вспомнил я слова врача и, со всей силы выпучив глаза на девочку, стал ее рассматривать. Она, не сдвигаясь с места, тоже смотрела на меня. Ее взгляд я помнил с прошлой встречи, да и ее саму хорошо запомнил, чего опять смотреть-то? Одного раза в жизни хватает, чтоб запомнить человека.

Мы с Иваниди по фильму «Два капитана» так память тренируем. Мне хватает пяти секунд, чтоб понять, какую конфету он стащил со стола, а какую доложил. Пиркин, правда, это считает баловством и предлагает сыграть с ним в шахматы. Но с ним играть неинтересно – он не играет, а этюды учит по книжке, и я должен ходить так, как сто лет назад ходил Ботвинник. А если я не хочу ходить, как Ботвинник? Хочу ходить, как сам хожу, что тогда?

– Тогда ты дугак, – говорит Пиркин, – чтоб научиться, нужно учить пгавила.