От ужаса я зажала уши руками. Хулио пытался что-то сказать, указывая на меня, пока на него не надели наручники и не увели прочь.

Когда дверца открылась, мои нервы сдали. Понимая, что ближайшее время я проведу, оправдываясь, в полицейском участке, я просто сломалась. Усталость, мамины проделки, теперь это…

Меня затрясло в рыданиях. Обхватив себя руками, я затрясла головой, игнорируя протянутую руку.

И даже не понимая, что белая ткань пиджака, как и большие часы «Кроликс» на запястье, увитом, помимо этого, еще парой браслетов из натуральных камней, как и аккуратный мужской маникюр даже при очень большом стечении обстоятельств не могли принадлежать сотруднику полиции…

3. Глава 2

Орландо

Есть одна тонкая черта. И я намерен перешагнуть ее уже сейчас, в следующий момент.

Мне плевать на то, что еще рано. Что моя будущая добыча еще не сломлена, не напугана, не доведена до отчаяния, оттого я рискую получить не ее покорность, а отторжение.

Я давно забыл, что такое сантименты. Я ломал многих, не испытывая никаких угрызений совести. Но с Альбертой Танчини все мои прежние принципы вылетают в трубу. И я не могу найти этому пояснения.

И вот она так близко. Нет разделяющего нас расстояния. Я второй раз в жизни смотрю в ее лицо так близко, втайне надеясь увидеть в больших перепуганных глазах узнавание. А если я увижу в них радость от встречи… Сложно сказать, к чему это приведет.

Я либо отменю свое жестокое распоряжение загнать малышку Альбу в тупик, либо потеряю над собой контроль и присвою ее на самых жестоких условиях. Раньше осуждал Моретти, заявившего права на дочь comare Моники. А сейчас понимаю, что в шаге от того, чтобы также выпустить своего голодного зверя.

Крик за спиной. Хмурюсь. Он вырывает меня из дурмана, вызванного созерцанием испуганного личика самой желанной женщины в мире.

Этого альфонса, у которого кроме танцевальной школы за плечами и трусливой душонки нет и никогда не будет ничего другого, нашли парни Энцио Рикконе. Когда я сказал, припугнуть Альбу якобы обнаруженными у нее в суме наркотиками, я не имел в виду, что при этом надо облизываться и уезжать со слащавым отбросом. Оттого мне его не то что не жаль – нет, жалость вообще несвойственное мне качество. Я сам лично позабочусь, чтобы ему отбили пару жизненно важных органов, опустили в камере, а там, если не успокоюсь – чтобы еще и посадили минимум на пять лет.

Ты трогал своими слюнявыми губами ту, что предназначена мне. Такого не прощают.

Видимо, все это читается на моем лице. И Альберта бледнеет. От ее слез меня прошибает волной болезненного эмоционального тока. Я знаю, что она далеко не супергерл с несгибаемым бесстрашным характером, но все ранво, ее слезы становятся для меня неожиданностью. И царапают в солнечном сплетении отнюдь не волной темного возбуждения.

Они будят во мне то, что я так долго в себе отрицал и убивал.

- Синьорина Танчини, с вами все в порядке?

Вряд ли она узнает меня в таком состоянии. И уж тем более не вспомнит мой голос. Моя внешность изменилась. И у моему сожалению, мы не дошл до той части, что оставила бы в ее памяти отпечаток.

Она молчит. Как будто начинает понимать, что все происходящее – неправильно. Что полиция действует по моей указке. Что знали. Кого арестовать. И я не хочу давать ей возможность опомниться.

- Вам лучше пересесть в мой автомобиль. Не бойтесь.

Она хватает мою руку будто спасительный канат. С одним лишь желанием – поскорее уйти отсюда.

И да, мой испуганный мотылек. Сегодня я тебе это позволю. Вот только что это – великодушие или кара, не знает никто.

Ее рука дрожит в моей. Это едва ли не сводит меня с ума. Едва ли не приводит к решению отменить продуманный план сию же минуту.