Рука закоченела. Альбина подула на нее и накинула верх варежки.

«Поехали. Подмалевок».3

Улыбнулась, вспомнив Ксюху. На днях она, наблюдая, с каким упоением Альбина смешивала краски, проговорила:

«Того и гляди сожрешь свои масляные деликатесы».

Для Альбины краски жили, дышали. Часто подсказывали, как их лучше смешать, чтобы получить необычный цвет. Поделилась с Ксюхой своими ощущениями, а у той глаза на лоб полезли.

Солнце съехало вниз.

«Хорошо, что тени зафиксировала в карандаше», – Альбина привычным движением набрала палитру, мастихином добавила к ультрамарину краплак розовый. Разделила на три части, подмешала в каждую белил по нарастающей, осветляя тон. Сиренево голубоватые цвета готовы.

«Начнем с самого светлого, почти прозрачного, – короткими легкими мазками она покрывала подмалевок, быстро переводя взгляд с картины на небо. – Здорово получается!»

Прошлась более темным колером по углам, и небо сразу стало объемнее. Оттенки перекликались между собой, как певчие птицы на разных ветках, давая друг другу понять, что они рядом, близко, отчего их голоса звучали радостно, с надеждой.

От удовольствия Альбина вытащила кончик языка. Холод не ощущался. Вдруг нос уловил намек на аромат кофе. Рыбаки? Точно. У ближней лунки собрались фигурки, похожие на маленьких солдатиков, а над ними стоял чуть заметный дымок. Альбина покосилась на термос, сиротливо торчащий из рюкзака:

– Потерплю… – и осторожно, аккуратными касаниями кисти чуть выше линии горизонта наметила облака. – Блекло на первый взгляд, но усилить контраст можно потом, добавив ультрамарин. – Взяла большую плоскую кисть и еще раз прошлась размашистыми движениями по всему листу, едва касаясь его.

«Так, чуть засветлим верхнюю часть, оставив нижнюю более тягучей, и вон того пушистого барашка надо обязательно запечатлеть. Теперь объединим слои, растушевав границу между ними легкими крестообразными мазками. Основа готова!»

Ближе к горизонту небо приобрело сиреневый оттенок с вкраплениями розового. Проступила едва заметная монетка луны. Сумерки тихо подкрадывались к озеру, и оно приглушило белизну, уступая поверхность светло фиолетовым тонам.

Альбина отложила кисть и взяла термос. Прислонилась к стволу ивы. Какое блаженство – на морозе, маленькими глотками пить горячий сладкий чай с лимоном.

«И приходят хорошие мысли, и мечты у тебя широки…

В небе первые звезды повисли, в окнах тоже горят огоньки.

Постепенно все больше темнеет, лишь вдали, где на взгорке село,

Так полоска зари пламенеет, словно там еще день и светло…»4

«Через час стемнеет. Пастозим5 и сворачиваемся. На трассе автобус или попутку поймаю», – выдавила остатки белил, немного кобальта и кадмия красного. Для домиков смешала охру с каплей черного.

Мастихин уверенно оставлял на картине густые рельефные мазки.

«Уф! На сегодня все. Я – молодец!» – Альбина аккуратно соединила половины кассетника, спрятав картину внутри, закрепила резинками. Накрыла пленкой заляпанную красками палитру, собрала этюдник и засунула в рюкзак. Взвалила его на плечи, подхватила кассетник и пошла. Живот заурчал, намекая на обед, а валенки показались намного тяжелей, чем были утром.

Над озером разнесся знакомый заливистый лай.

«Дружок? Что он тут делает?» – Альбина приостановилась, осторожно спустилась к сухим кустам и прищурилась.

Картина маслом: Дружок катает Симеона! Мальчик скользил по льду на попе, держась за один конец кумачового шарфа. Другой, похоже, привязал к ошейнику Дружка.

«Маленький каюр в упряжке!» – Альбине тут же пришла мысль запечатлеть эту сладкую парочку на картине.

Дружок разогнался и упустил шарф. Симеон, хохоча, завалился на спину, а пес, не останавливаясь, помчался к проруби, ловко перемахнул через нее и закружился волчком. Вот дуралей! Симеон вскочил, обмотал шарф вокруг шеи. Дружок вернулся к мальчику, и они вместе побежали к полынье.