Мама зовет на ужин:

– Саша, ужинать! – кричит она с первого этажа. Я же просила ее не называть меня так. Ненавижу это имя.

– Сейчас спущусь!

Сегодня вечером она дома. Если честно, никогда не понимала ее график работы, он у нее какой-то беспорядочный. То она днем работает, то по ночам вкалывает, то заменяет кого-то, то берет сверхурочное. Я бросила попытки высчитать ее свободные вечера, выходные дни, потому что это невозможно. У меня огромная каша в голове от этих расчетов. Так что, я только за день узнаю, свободна она вечером или у нее ночная смена, в последнем случае – ночью я остаюсь дома одна. Бывает, она работает по три дня. И тогда по утрам она звонит мне, чтобы я не проспала.

На ужин у нас картофельное пюре с котлетой и еще какой-то мамин фирменный салатик, чье название я до сих пор не удосужилась спросить, хотя не уверена, хочу ли я знать.

– Как день прошел? Что нового? – так мама иногда интересуется, как у меня дела. Но я то знаю, в этих словах есть скрытый намек. Ей не терпится узнать об изменениях, произошедших в моей личной жизни (которой у меня конечно же нет). На ее лице – а оно у нее всегда выдает эмоции, как бы тщательно она не старалась их скрыть, – играет нескрываемое любопытство. Вот в кого я такая любопытная. Ладно, любознательная… Раз в неделю, словно по расписанию, она напрямую спрашивает, а не появился ли у меня парень, пытает меня допросами по этому поводу. А в остальные дни она довольствуется лишь вопросами (с намеком, разумеется), которые обычно задают образцовые мамы своим дочерям с целью узнать, как действительно прошел их день. Мне уже самой хочется, наконец, сказать: «Мама, да, у меня теперь есть парень.» Может, тогда она отстанет от меня? Да нет, конечно. Отстанет она – размечталась. Начнет задавать еще больше вопросов. Оно мне надо? Поэтому, думаю, не стоит говорить ей о Егоре.

Уже молчу достаточно долго. Я и не заметила, как задумалась.

– Всё хорошо, мам. Разве что утренний инцидент выбил меня из колеи, – как можно спокойнее говорю я. И так как я обычно делюсь с ней всем (с такой мамой иначе и невозможно), я под ее пытливым взглядом рассказываю про этого мажора, упуская все подробности нашего с ним разговора, и, естественно, не говорю ни слова об обеде с Егором.

– А ты не думала, что ты просто неправильно его поняла? Может, он имел в виду совсем другое, – пожимает она плечами.

Серьезно? Мы сейчас будем это обсуждать весь ужин? Похоже, она решительно настроена на продолжение данной темы. О чем можно тут говорить? Идиот он – вот и вся дискуссия.

– Мам, он меня обозвал сплетницей и сказал, что я хуже желтой прессы. Что здесь можно неправильно понять? – возмущаюсь я, искренне не понимая, почему она его защищает.

– Алекс, иногда люди встречаются с некоторыми трудностями в жизни, из-за чего могут себя вести, скажем так… не очень порядочно. Может, у него проблемы в семье или на работе, а ты совершенно случайно подвернулась ему под горячую руку и приняла на себя удар негативных эмоций. Он лишь выплеснул всё наружу, возможно, теперь ему стало легче.

И что мне теперь? Прыгать от счастья, что ему стало легче? Ладно, Алекс, успокойся и дыши глубоко (и плевать, что я обращаюсь к себе в третьем лице).

– Однако это не объясняет, почему он меня обозвал… – я не успеваю договорить, мама меня перебивает:

– Я же тебе говорю. Мы, скорее всего, не знаем причину его агрессивного поведения. Возможно, это как-то связано со сплетнями. С желтой прессой и… с работой. Ты же говорила, что он богатый, так? – (Я киваю) – Значит, так оно и есть. Крупные бизнесмены всегда находятся в центре внимания, поэтому его проблемы напрямую могут быть связаны со СМИ. Может, случилось что-то такое, из-за чего ему пришлось переехать. А наш город – это как раз то место, где можно запросто затеряться, спрятаться от надоедливых журналистов. А в тебе он разглядел очередного репортерчика, пусть ненастоящего, но со всеми задатками.