Сопереживала  героям книг буквально, все роли через себя пропускала. Рыдала над Оводом, потом много лет спустя,  встретив на Комсомольском проспекте исполнителя главной роли в русском фильме Харитонова, я всячески ему улыбалась, даже чуть не пошла вслед за ним, как будто это он – Овод.  Душераздирающее «Падре, падре,  я этого не вынесу!» (15).

Ночь ушла на прочтение «Фараона», поскольку предыдущая ночь отдана «Всаднику без головы», нервных сил уже не хватало. Под утро, измученная страхами Египта, я начала бродить по квартире в поисках утешения. Дома мирно спал один папа. Встала над ним в белой простыни,  и замешкалась : будить или не будить? Прилечь на мамину половину? Пока я, дрожа, принимала решение, папа проснулся, испугался, сказал мне пару ласковых матов, и я успокоилась.

В школьные годы прекрасные состоялся и мой первый страшненький суд. Возможно, сильнейшая социальная фобия начала развиваться с этого. Химию вела Римма. Я пропустила урок, на котором объясняли такую ключевую тему, как валентность. Но на следующем уроке меня вызвали к доске. Было стыдно, я ничего не знала. Не разобралась до запоминания.

Громко:

– Садись,два .– Ой, наверное, я что-то ответила, потому что меня выгнали из класса, приказав дождаться после уроков женского собрания. Надо спрятаться, это туалет, он до сих пор снится. С наводящими ужас грязными унитазами. Римма мстила мне за дочь, будучи в классе неформальным лидером, я с ней не дружила. Собрание длилось больше двух часов. Я стояла у доски. Учитель сидел за столом.Президиумом.Римма не своим голосом с правильно расставленными акцентами вводила в транс всех девочек, активно используя свой женский сильный ум и дар слова. Суть её обвинений заключалась в том, что я возомнила из себя звезду и всех унижаю и угнетаю, третирую, буквально жить не даю. По очереди поднимала каждую девочку, и те, все до одной, рыдая, осознав всю степень своей мною униженности, говорили обо мне плохое. Я себя не помнила, очень боялась. Она орала:

– Ты будешь директором крупного завода!

А девочки ненавидели меня. И подтверждали, что я им жить не даю. Мне было их жаль, наверное, я им почти поверила.Шла домой по набережной и первый раз в жизни подумала о самоубийстве, покосившись на прорубь.  На следующий день я пришла в кабинет к директору школы  и попросила её отдать мне документы. Категорически.

Плохо помню эту четверть в чужой школе. Очень низкий уровень преподавания, а мне нужно готовиться к поступлению в университет. Девочки уже из этой школы, которые звонили мне:

– Ты, сука! Оставь в покое Серёжку! – А я всего-то навсего  решила демократично со всеми общаться и сходила на пару вечеринок.

Через некоторое время стали звонить девочки из моей школы, просить прощения и говорить, что сами не понимают, что с ними было, что без меня в классе пусто.

Я вернулась.

Однако, девятый и десятый классы стали очень сильным стрессом. Основной народ быстро ко мне подтянулся. Чего нельзя сказать о «соперницах».  Эти же  теперь чувствовали себя окрылёнными, использовали любой повод, чтобы на мне самоутвердиться, и сказали моей и их близкой подруге : «или мы, или она».

Жанна выбрала меня.  Но я теперь должна была быть постоянно, как на фронте.

Абсолютно точно знаю, с тех пор мне казалось, что у меня на лбу написано, какой я «страшный человек».

Выпускной вечер. Нам с Жанной в парикмахерской накрутили на голове жутких кренделей. Я себя не узнавала. Любвеобильный Михаил не испугался, и прислал записку «Сегодня мы будем целоваться!». Смелый. Записки писать.

Сорок минут мама и Нина  раздирали мне в приёмной директора причёску, зверски скреплённую лаком. Заплели простую милую косичку. Мне быстро захотелось спать, и я ушла домой.