Я иду тебя искать! Мари Анса

– Волк! Волк!

За окном раздавались истошные крики, пронзительный детский визг разрывал тишину раннего зимнего утра. И почему малышне вечно не спится? Заведут свои игры, напоят воздух шумом и гамом, перебудят честных людей.

Хорошо, что мне это нисколько не мешает – я уже давно встаю с рассветом. Вот и сейчас занята работой. Я прицелилась и сделала ровный надрез на плоти, что еще час назад была живой.

Детвора продолжала верещать, отвлекая меня от дела, и на губах сама собой расцвела снисходительная улыбка. Если я кого-то и привечала, то именно местную деревенскую малышню – большинство из них я приняла у их матерей вот этими самыми руками.

Машинально опустила взгляд. Руки как руки. И не скажешь, что ими я…

– Марьяна! – Агнешка ворвалась в дом без стука. Ей единственной было это дозволено.

Но пожурить все же пришлось:

– Опять ломишься к ведьме без стука? А если всех женихов отважу?

Шутка давно надоела, стала привычной. Мы обе знали, что никакая я не ведьма. Но боль, которая поселилась в груди давным-давно, каждый раз будто бы становилась чуточку меньше – от звонкого смеха Агнешки, от ее открытой улыбки. Она никогда не боялась меня.

Но в этот раз подруга даже не улыбнулась. Я наконец-то хорошенько ее разглядела, и острый нож выпал из рук, стукнулся глухо о доски пола. Вся растрепанная, расхристанная, на щеках горит лихорадочный румянец…

– Что случилось?

– Волк! – Агнешка хватала ртом воздух. Наверняка мчалась ко мне так, будто за ней черти гнались.

– Ну? – я нетерпеливо притопнула ногой.

– Волк задрал Ваську!

Я опустилась на колченогую табуретку. Зима – волчье время. Мы, деревенские, хорошо это знаем, и глубоко в лесную чащу не ходим. Лег на землю первый снег – за околицу не ходи. Так учила меня моя бабка Прасковья.

Но волки сейчас сытые, близко к людским поселениям не подходят. Зачем, если дичи в лесах и так полно благодаря княжескому запрету охотиться на оленей и косуль?

– Идем, – Агнешка потрясла меня за плечо, возвращая в реальность, – староста велел пошустрее тебя привести.

Ну, конечно! Кого, кроме меня, можно заставить осмотреть свежий труп? Я бросила тоскливый взгляд в сторону наполовину выпотрошенной курицы, что так и осталась лежать на столе.

Схватив старую шубейку из овчины, я шагнула за порог и на секунду зажмурилась. Ветер, воспользовавшись моей растерянностью, тут же швырнул в лицо горсть мелкого колючего снега. Ну и погода! Хороший хозяин в такую и пса за порог не выгонит.

– Кто нашел тело? – приходилось перекрикивать завывания ветра в крышах и печных трубах, но мне нужно было успеть узнать все, что знала Агнешка. Подруга со мной за околицу не пойдет, пугливая больно.

– Торговец мехами, – Агнешка приложила руки ко рту, чтобы было лучше слышно, – слабый оказался мужик, в обморок упал. А как очухался, тотчас же к старосте поскакал.

Я кивнула, продолжая прокладывать себе путь сквозь наметенные за ночь сугробы. Хорошо, что детвора успела с утра вытоптать часть дороги, иначе пришлось бы потратить гораздо больше времени.

У околицы Агнешка, как я и думала, остановилась. Дернула меня за рукав, свела жалостливо темные брови:

– Дальше уж ты сама. Тебе во-о-н туда, за ельник, куда следы ведут. Там мужиков много, это безопасно.

Выпалила – и сбежала. Скачет по сугробам, торопится! Я проводила подругу долгим взглядом, усмехнулась и повернулась обратно к лесу. Следов на снегу и правда было много. Присвистнула: там что, вся деревня собралась? Вот уж сомнительное развлечение – глядеть на мертвое тело!

Передернув плечами то ли от отвращения, то ли от холода, я бодрым шагом пошагала к ельнику. Нет смысла откладывать дурное. Чему быть – того не миновать.

Место, на котором нашли Ваську, я увидела издалека. Там и правда столпилась добрая половина деревни! Мужики с вилами, бабы с косами, даже дети то и дело мелькают то тут, то там.

– Марьяна! – староста углядел меня первым. Зоркий мужик, внимательный, домовитый. А главное – справедливый. Такого старосту бы в каждую деревню!

Мужики расступались передо мной молча, будто колосья на поле, а бабы косились и шушукались. Не особо привечали меня в деревне, хоть и уважали. Скорее так, терпели в виду необходимости. Я поморщилась: вот она, людская благодарность! А ведь почти у каждой из этих женщин мне пришлось хотя бы раз принять роды.

Но как только я увидела распластанное на земле тело, все мысли улетучились из головы, а язык прилип к нёбу.

– Вот ведь как, – староста подошел сзади, положил мне на плечо крупную натруженную ладонь, – такая молодая, и такая страшная смерть! Волки что-то совсем распоясались…

Василиса, дочка многодетной вдовы, которую мы, деревенские, по-простому кликали Васькой, распласталась на снегу в неестественной позе: руки и ноги раскинуты широко в стороны, голова запрокинута.

Волосы, всегда убранные в косу, распущены. Обнаженное, бледное до синевы тело, на которое набросили чью-то исподнюю рубашку, уже успело покрыться инеем.

Я подошла ближе, скинула варежки и дотронулась до ледяного запястья. Смотреть в открытые глаза девушки не хотелось, и я провела рукой по векам.

– С ночи мертва, – подал голос один из охотников.

Кивнула: оно и так понятно. Холод приостановил разложение, но тело окоченело почти сразу.

Снег вокруг Василисы потемнел от крови, и я наконец-то смогла заставить себя перевести взгляд на разорванное горло девушки. Подавив тошноту, внимательно осмотрела рваные раны. Очень похоже на те, что обычно наносят волки: они любят с помощью резкого броска повалить жертву и перегрызть ей горло. Да и на тех клочках снега, что еще не затоптали зеваки, были хорошо видны отпечатки огромных волчьих лап.

Вот только обычно звери не просто убивают жертву, если напали из-за голода. Они сжирают самые вкусные кусочки, а именно – жир и внутренности. Я приподняла накрывавшую тело девушки рубашку. Живот цел.

Но главным было не это. Я подняла глаза на старосту:

– Если это был волк, где тогда ее одежда?

Секунда мертвой тишины – и мир взрывается гвалтом голосов, бабским гомоном.

Я тихо ухожу, не желая участвовать в обсуждении. Для меня все и так очевидно.

Бабка Прасковья, когда еще была жива, любила рассказывать мне страшные сказки про волколаков. Она считала их самыми кошмарными существами на свете – дьявольски хитрые, выносливые, живучие, жестокие и вечно алчущие крови, эти создания, по ее мнению, были хуже всех, даже упырей.

Поравнявшись с первым домом, я резко остановилась. Кто-то смотрел на меня! Я буквально кожей ощущала на себе чужой взгляд.

Обернулась в сторону леса – никого. А вот в доме кузнеца качнулась на окне старая застиранная занавеска. Сквозняк? Нет, рамы с мутными слюдяными стеклами плотно закрыты. Да и кто ж открывает окна в такую метель?

Тимофей, наш кузнец, всегда был немного странным, но я никогда не считала его дурным человеком. Да, живет бобылем, разговаривает с людьми неохотно, через губу, на праздники деревенские ни разу не явился. Ну так и я не то чтобы очень разговорчивая и доброжелательная особа.

Особо вредный порыв ветра закинул мне за шиворот ворох снега, и я опомнилась, побежала к своему дому.

В деревне было тихо, очень тихо для такого часа. Только ребятня, вернувшаяся из леса чуть раньше меня, удовлетворив свое истинно детское, жестокое любопытство, вздумала играть в прятки.

Ведущий – волк, а остальные – его жертвы.

– Раз, два, три, четыре, пять, я иду тебя искать! – протараторил тонким голоском сын пастуха и пряхи, а потом закинул голову и протяжно завыл. Ему тотчас же ответили деревенские собаки. Довольный результатом, пацан сорвался с места, завертелся, закружился в поисках «добычи».

На голове мальчишки для пущего сходства с хищником была надета серая меховая шапка, которую – мне же не кажется? – я видала раньше на горьком пьянице, промышляющим милостыней около церкви.

Ах, дети! Никакого сострадания. Покачав укоризненно головой, я продолжила свой путь.

Мой дом хоть и не был крайним, но располагался на ближайшей к лесу улице, у самой околицы. Бабка Прасковья была повитухой, как и я, а нам полагалось жить если не на отшибе, то близко к тому. Повитуха – она же почти ведьма в глазах простого деревенского люда.

Открыла калитку, потопала валенками, оставляя за калиткой налипший снег, шагнула во двор – и остановилась, чувствуя, как немеют руки, деревенеет шея и прирастают к земле ноги. На припорошенном снегом крыльце моего старого домишки алела цифра «один». Ветер, то и дело норовивший швырнуть мне в лицо снег, в этот раз принес с собой характерный солоноватый запах. Кровь, свежая! Но чья?..

В голове мелькнула дурная мысль: зря я не завела собаку. Она бы не пустила во двор чужих!

Ноги сами понесли меня обратно, в центр деревни, где в четырех домах от церкви жила моя подруга Агнешка. Вопреки своим же собственным принципам, я скинула палкой крючок с закрытой калитки, птицей взлетела на крыльцо и забарабанила в дверь.

– Ты чего? – Агнешка протиснулась на крыльцо, кутаясь в шаль. – Так страшно было?

– Там, – теперь уже я задыхалась от бега, – на моем крыльце!

Подруга глянула назад, нахмурилась на секунду, а потом махнула рукой:

– Ладно, идем. Бабке моей лекарство давать пора, но несколько минут у меня есть. Только дай шубу накину!