– А третий раунд – это… – прошептала я сдавленно.

– Худший поступок за месяц, – сказала Ру, глядя на меня и не моргая. – Это же логично. Потом за год, ну и так далее.

Три пьяные фурии принялись препираться. Несчастные жертвы собственного напряжения, они не замечали нашего, но я чувствовала. Напряжение стягивало нас длинной тугой верёвкой. Оно сжимало, холодило кровь, сдавливало мышцы. Связывало нас двоих вместе.

– Может, виноват и член, но сигналы подаёт вагина, – настаивала Лавонда.

– Что ещё за сигналы? – спросила Панда. Она, конечно, волновалась, как бы вагина Тейт не послала сигнал её расчудесному супругу. Но нет, она предпочла Шарлоттиного.

И всё, что я могла сделать, так это спросить Ру:

– И сколько всего раундов? Сколько это будет продолжаться?

– Ну хватит, Эми. Хорошая игра продолжается до конца, – она провела розовым язычком по бледным губам. – Вспомни – что самого гадкого ты сделала в своей жизни?

В моей руке каким-то образом оказался бокал. То ли она мне его всучила, то ли я сама взяла. Я ощутила губами краешек стекла. Я наблюдала словно со стороны, как Уэй-один стакан хлещет джин комнатной температуры. Но мне нужно было согреться. Всё моё тело похолодело.

Я не понимала смысла сердитых слов, которыми перебрасывались женщины. Как будто кошки шипели и вопили, сидя вокруг почти пустой бутылки «Хендрикса». Звук утих, когда Ру наклонилась ко мне. Медленно, интимно. Как будто хотела поделиться секретом. И я тоже наклонилась к ней. Как будто хотела услышать.

– Ты не хочешь играть? Но это же глупо, – сказала она, и я увидела её тотемное животное – куда страшнее Кота в шляпе. Хищника, который врывается в дом и творит такое, что мама не сможет туда вернуться. Здесь была только одна мама – я. И я позволила ей это сотворить. Я широко распахнула ей дверь, надеясь, что она пришла по адресу. – Ты чего, Эми? Давай. Ты выиграешь. Я вижу, ты уделаешь этих жалких сучек.

– Выметайтесь, – сказала я тихо, словно из-под толщи воды глубиной в тысячу ярдов, отделявших меня от пьяных злобных женщин, сидевших на полу вокруг стола.

Но Ру услышала. Она стояла в точно такой же позе, в какой я впервые её увидела: голова наклонена, бедро выставлено вперёд. Она подняла ладони вверх, и меня пронзило болезненное чувство сродни странному удовольствию. Её руки не были пусты. В них лежало моё прошлое, невидимое, но очень тяжёлое. Я почти видела его в ладонях Ру.

– Ну правда. Ты же выиграешь.

– Это неправда, – возразила я, по-прежнему наклонившись к ней, как будто хотела услышать что-то ещё. Её фразы пронизывали мой мозг, как начало «Лунной Сонаты», если играть её паршиво и в минорной тональности. Ты же выиграешь. Ты же выиграешь. Ты же выиграешь. Каждая нота была пропечатана на моём окаменевшем лице. Я была виновна. И она это видела.

– Приходи в гости. Как-нибудь. Нам нужно о многом поговорить, – сказала Ру.

– Выметайтесь, – повторила я, и она прошла мимо меня к лестнице. Я повернулась и посмотрела ей вслед. За спиной рыгнула Тейт, Лавонда крикнула: «Фу, блин, тащи сюда ведро», Панда завопила: «О Господи!»

Мне хотелось рвануть по лестнице вслед за Ру, выпроводить её до двери и крепко запереть замок, задвинуть засов. Но это уже не помогло бы. Она распахнула дверь в моё прошлое. Я чувствовала, как оно проникает в моё тело, сочится по венам, словно яд. Теперь оно будет гнить внутри меня. Ру принесла с собой эпоху перемен.

Вторник. 28 мая 1991 года. Полная луна выплыла в час тридцать шесть, а несколько минут спустя в окно моей спальни стукнул камень. Я распахнула окно, высунула голову и увидела Тига Симмса, голодного и на вид совершенно чокнутого. «Умру за свиную отбивную», – прошептал он, и я спустилась к нему. Луна освещала путь, и наши тени, огромные в её слабом сиянии, двигались навстречу тёмному утру.