Ещё у Маркуши целый год прямо на макушке была дырка, затянутая кожей. Совершенно жуткая вещь! Если потрогать и чуть-чуть нажать, кажется, что внутри пусто. Хотя, разумеется, там у него мозг. Впрочем, он об этом ещё не знал. Когда дырка заросла, я сказала Маркуше, что теперь мы не сможем выяснить наверняка, есть ли у него всё-таки мозг или нет. Маркуша стал щупать голову и в конце концов разревелся. Ох и влетело мне от Наташи! Но потом я исправилась и научила его, что если в голове хрустит, когда жуёшь, значит там мозг! Я вообще очень ответственная сестра!

В коридоре тенью промелькнул папа. Даже не остановился узнать, чего это мы хохочем. Теперь-то ему не до смеха. Дважды пропищала сигнализация его машины, и он куда-то уехал.

Мама с бабушкой погрустнели. Наташа схватила Маркушу и, сюсюкая с ним, что есть мочи, собралась уходить. Она с намёком тронула меня за плечо, мол, мне тоже следует испариться вместе с ними.

Мама заметила этот жест и сказала Наташе:

– Идите, идите. Лера нам не мешает.

Мы остались втроём. И сразу вспомнилась сегодняшняя ссора. От неё уже никуда не деться. Даже если очень постараться подумать о чём-нибудь другом. Бабушка протяжно вздохнула и включила чайник. Внутри у чайника зашипела вода. У меня внутри тоже как будто что-то зашипело. Сильно закружилась голова, и всё на пару секунд стало нереальным.

Наконец в небе громыхнуло и об окна разбились первые капли дождя. Мне резко полегчало, как будто невидимый врач вколол какое-то лекарство мгновенного действия. Для меня нет ничего уютнее и спокойнее летнего ливня. Кажется, он способен умыть всё на свете, пропитать воздух сладкой свежестью. С дождём всякий раз начинается новая жизнь.

Я представила папу. Он сейчас несётся по шоссе и злится, может, даже вслух. Бешено ходят туда-сюда «дворники» на лобовом стекле. Папа врубил радио на полную громкость и слушает новости, чтобы хоть немного отвлечься. Или наоборот, едет в полной тишине и орёт на других водителей. Я послала ему телепатический сигнал, чтобы на выезде из города он передумал, развернулся на парковке супермаркета и переждал бурю дома, а не где-нибудь на трассе. Впрочем, дома, судя по всему, разыгралась буря похлеще, чем на улице. И папа спасается именно от неё, от этой домашней бури. Наверное, даже не замечает дождя.

– Представляешь, сломал мой телефон, – доложила мама бабушке. – Так и валяется там на газоне.

Бабушка отреагировала моментально и метнулась к двери:

– Намокнет же! Надо подобрать. Может, ещё починить сумеем.

– Да всё уже, мам.

– Нет, ну как же, – слабо возразила бабушка и опустилась на стул, повинуясь маминому строгому взгляду.

– Новый куплю.

– Телефон-то за что? Не понимаю, – покачала головой бабушка и шумно отпила из чашки.

Они говорили так, будто меня тут вообще нет. Надо было помахать у мамы ладонью перед лицом, чтобы привлечь внимание, и крикнуть: «При чём тут телефон! Из-за чего вы поругались?», но я сдержалась. Случись всё это в солнечный денёк, я бы, может, и не утерпела, разошлась бы на полную. Я ненавижу, когда они ссорятся. Оба до того упрямые, что могут дуться друг на друга целый день, как дети. Но чтобы папа сломал телефон и куда-то уехал – такое у нас впервые. Обычно он просто уходит прогуляться или сидит в интернете.

Во время дождя хочется уползти в свою берлогу и помолчать. Послушать песни китов. Когда грустно, от них можно разрыдаться на ровном месте, а когда хорошо – мечтать, как я стану фотографом дикой природы и волонтёром по сохранению исчезающих видов животных. Как буду нырять с аквалангом и снимать дельфинов, морских черепах и горбатых китов. Я думала о том, чтобы выучиться на океанолога, но химия и физика в отличие от биологии даются мне с большим трудом, так что папа посоветовал попробовать себя в чём-то другом.