Какое-то мгновение, и Федечка прижимается к моей спине, по-свойски забираясь руками мне под футболку и сминая ягодицы. Естественно, на мне никаких трусов.

С пола подбирать и надевать их на себя я не рискнула. А сменки в сумочке, как у предусмотрительной Любаши, у меня не имеется.

Пульс тут же начинает частить, когда мужчина кладет голову на мое правое плечо, заглядывая в сковороду, а я чувствую попой его полноценный стояк.

- И что тут у нас? - бархатным голосом вопрошает он.

- «Он врезал своим молотом по её наковальне, что высек искры».

- Что-что ты сказала? - ржет над моим ухом Федор.

Я что, это вслух сказанула? Мама миа! Иногда такую дичь нелепую выуживаю из недр памяти, при этом совершенно выпадая из реальности.

- Я говорю, сама так отощала, что и тебя съем, и завтраком это дело заполирую, - отважно оборачиваюсь к нему лицом. - Так что, медвежоночек ты безсоусный, вовремя проснулся. Еще чуть-чуть, и никакого бы завтрака не увидел. Так заморить девушку, ай-я-яй, - провожу большими пальцами по небритым щекам, и делаю большой «ам» или «клац» у его носа. - Сейчас сожру тебя вместо шавермы.

Какой же он. Так и хочется ижмякать, покусать, зацеловать. Впервые меня так торкнуло. Ой, опять эти бабульчатые деревенские стародавние словечки. Нет-нет, да вспомнятся из бабушкиного лексикона. Хорошо, что только мысленно, а не вслух.

Он отклоняется. Видимо, нос спасает. Смеюсь над его реакцией, не сдерживая себя.

Естественнее, Ева, надо. Проще-проще.

Вжимаюсь носом в его шею, закрываю глаза и вдыхаю Федечкин запах, который заставляет дрожать каждую мою клеточку, а также пробуждать всех пресловутых бабочек, вспорхнувших лихо внизу живота.

- Это кто еще кого съест, - парирует зеленоглазый, когда я медленно поднимаю голову от его плеча и заглядываю в глаза.

О, а в помещении они у него уже не желтые, а серо-зеленые.

- Ева, а по попе? - буквально жамкает мои булочки своими большими ладонями горячий и слегка рассерженный мужчина. - Сейчас же пиз*ец тебе будет.

Вот и угрозы опять пошли в ход.

- Ты, однако, к моей заднице неравнодушен? - подразниваю в ответ.

- Ну, все! Сама напросилась, - подхватывает меня под попу и тащит, нет, не к постели.

К креслу. В нем удобнее самому усесться и меня устроить на своих коленях, уложив животом вниз.

- Может не надо? - фыркаю, находя ситуацию до смешного нелепой.

И тут же хохочу, вспомнив в рифму: «Надо, Федя, надо».

Вслух не озвучиваю, к счастью. Мало ли?

И так. Почувствуй, как говорится, себя Анастейшей Стил*.

- Знаешь, что общего между новой буровой установкой и красивой женской ножкой? - сексуально-низким голосом задает вопрос мой экзекутор.

Его рука в это время скользит от моей щиколотки вверх, до внутренней стороны бедра, вызывая натуральный набег из полчищ мурашек на коже.

- И что же? - задерживаю дыхание.

- Чем выше забираешься, тем больше дух захватывает, - отвечает он, и сразу же смачно шлепает по моей ягодице.

Дергаюсь от его коварности, закусив губу. Усыпил, значит, внимание лаской, гад.

- А-а, - больше от возмущения, чем от боли ахаю, когда он нежно поглаживает отбитое место. - А шейку целовать, а ручки? А ножки?

- Ну, какие поцелуи, детка, если ты сама нарываешься? Это что у тебя тут? Тату? Однако, - задерживает руку на пояснице, рассматривая внимательно мою татуировку чуть ниже крестца.

Напомнил же. Специально её делала в таком месте, что если пожалею, то хотя бы видеть не буду результат собственной дурости. Десять лет назад что-то на меня снизошло, чтобы осуществить подобное. Какой-то бунт в мозгах, честное слово. 

Знак бесконечности. Любимое число - восемь, месяц моего рождения, к тому же. "И разница в возрасте с Федечкой", - добавляет язвительный голос в башке.