С ребёнком, чемоданами и детской ванночкой, набитой вещами, мы погрузились в переполненный вагон. Молоко у меня пропало из-за длительного перелёта. Голодная дочка плакала навзрыд. Сердобольная пассажирка отдала мне купленную в магазине бутылку молока, и тогда сытый ребёнок заснул.

Военный городок, расположившийся на вершине сопки, оказался совсем маленьким: четыре двухэтажных дома предвоенной постройки, дощатый барак и кочегарка. За забором – воинская часть, а в трёх километрах внизу – приграничный посёлок. Он так и назывался – Пограничный. До китайской границы – всего 15 километров. Посёлок с 30 тысячами жителей, большая часть из которых военные, располагался в ложбине между сопками. Всем было понятно, что если пойдут – то с этой стороны. Самое удобное место. Тогда с Китаем не было особо дружественных отношений.

В нашей части противовоздушной обороны истошно вопила сирена, когда самолёты подлетали к границе. Офицеры из группы усиления бросали домашние дела и бежали в часть к своим товарищам, нёсшим круглосуточное дежурство. И так порой несколько раз за день.

Муж после приезда познакомил с соседями и убежал на службу. Подозреваю, что Валера сделал это специально, чтобы переждать, пока улягутся мои первые впечатления. А впечатляться было чему.

Квартиру, которую выделили молодому лейтенанту, и квартирой-то назвать было нельзя. Самая маленькая в гарнизоне: комната – девять метров. Общая с соседями кухня, по размерам немного больше комнаты. Газ привозной в баллонах. Водопровода нет. Туалет на улице.

Я всю жизнь прожила в большом городе и такого даже представить себе не могла. Нет, я не расстроилась – я была в шоке.

Ни о какой замене через три года, как, например, на Камчатке, не было и речи. В Приморье приезжали после училищ и уезжали на родину через 20–25 лет, после окончания службы. Взять и уволиться из армии в то время было практически невозможно, да и Валера не пошёл бы на этот шаг.

Я вышла замуж за офицера и готова была разделить его выбор, но к оторванности от привычных условий оказалась не готова от слова совсем и прятала от мужа заплаканное лицо. Разве я предполагала оказаться в посёлке, затерянном среди сопок, за 9 тысяч километров от родных и близких?

Мне до сих пор нелегко вспоминать те дни. Я вижу перед собой четыре серо-жёлтых дома, растрескавшуюся от жары дорогу и столб пыли, поднятый на ней давно проехавшей машиной. Эта пыль застревает у меня в горле и скрипит на зубах.

У Валеры круглосуточные дежурства – принести в вёдрах воду и вынести помойку некому. Не знаю, как у других, а у меня дома тогда царил бедлам. Вода на кухне постоянно плескалась из ковшика на пол. Подмыть ребёнка и постирать – целая проблема. До морозов я полоскала пелёнки на улице под колонкой. О подгузниках никто тогда ещё и не слышал. Одно новшество у меня было: две пластиковые импортные бутылочки с соской. Остальные бутылочки были советскими, стеклянными и часто трескались.

В отличие от меня, многие женщины, жившие в городке, мечтали выйти замуж за военных. Некоторые до этого жили в деревне и с детства привыкли к водопроводу на улице. На кухнях у них всегда была стерильная чистота: ни пылинки, ни капельки на полу и ничего лишнего, всё убрано. И никаких проблем. Как достичь такой чистоты, оставалось для меня загадкой, да я особо к этому и не стремилась.

Жена одного майора, женщина в возрасте, узнав, что я из Ленинграда, поделилась впечатлением. Она несколько месяцев жила в общежитии, пока муж учился на курсах. Ленинград ей не понравился: там негде было сушить бельё. Я не нашлась что ей ответить.