Я – фея Кирилл Кудряшов

Я – фея. Я живу, пока в меня верят…

Эти строчки сложились у меня в голове сами собой, когда я, объезжая очередную колдобину на дороге, едва не впечатал свою видавшую виды "Оку" в обгоняющий меня "КАМАЗ". Почти стихи… Да еще и с подтекстом, а я, ведь, ничего не писал со времен седьмого класса школы, когда я потешал всех своими не по годам тупыми садюшками про наших учителей.

Теперь я сам учитель… Преподаю физику в старших классах… Теперь я – фея, и мне остается лишь надеяться, что верить в меня будут всегда… Иначе? Иначе – не знаю.

Одна моя знакомая, услышав, что я со своим красным дипломом инженера-самолетостроителя, подался в школу, сказала лишь: "Безумству храбрых поем мы песню". Моя жена, которая тогда была лишь моей невестой, лишь вздохнула и, подняв глаза к небу, словно прося у него совета, сказала: "Не убьют… Но покалечат!" Первой работа учителя представлялась в виде образов кип тетрадок, тупых учеников и невесомой зарплаты. Второй, учившейся в свое время в не совсем благополучной школе, все виделось несколько иначе – старшеклассники с битами, выбивающими у меня свою тройку на экзамене…

Но обе они, да чего уж там, все мои друзья и знакомые, знали, что если Витя Скрябин что-то в бил себе в голову, то это на века. Моя Надюшка надеялась лишь на то, что отработав там пару месяцев, я сбегу из школы словно ошпаренный.

Не сбежал… Вот уже два года, как с периодичностью один – два раза в неделю я мечтаю о том, чтобы бросить этот сумасшедший дом, но не бросаю. Не могу, ведь я – фея.

Да, школа – это кипы тетрадок и, порою, действительно безнадежно тупые ученики. Да, это мизерная зарплата и расшатанные нервы, но все это стоит того… Школа – это еще и удовольствие от сознания того, что пятнадцать – двадцать юных глаз следят за каждым твоим движением, и пятнадцать – двадцать пар ушей, которые ловят каждое твое слово. И когда на лицах ребят я читаю понимание, когда они улыбаются, не мне, а сами себе, от сознания того, что закон Ньютона или Теория Относительности действительно так просты, как я им объясняю, мне кажется, что у меня за спиной вырастают крылья. И когда я вижу эти улыбки, когда читаю в их глазах благодарность за то, что еще один урок прошел не скучно, а интересно и захватывающе – тогда я чувствую себя феей… И когда они выходят из класса мне хочется расправить невесомые крылья за спиной, взмахнуть ими и вылететь в окно, ввысь, к солнцу и звездам.

Я живу ради этого.

Я живу этим.

Я живу, пока в меня верят.

Но в тот миг я не ощущал крыльев за своей спиной. В тот миг я чувствовал неровное сиденье своей "Оки", доставшейся мне по наследству от умершего деда, да гул мотора этой маленькой таратайки. Гул неровный, прерывистый… Движок опять жаловался мне на свою жизнь!

– Эх, дорогой мой… – пробормотал я не то сам себе, не то двигателю машины, – А кому сейчас легко?

Сегодня в меня не верили. Сегодня я не читал понимания в глазах детей. Шипелева с Харченко – вроде бы не плохие девчонки, рубились на моем уроке в крестики-нолики, Савельев отрабатывал приемы каратэ на своем соседе по парте, а Ильиных Василий, который и так никогда не был у меня в фаворе, сразил меня наповал тем, что не мог вспомнить, чему равно число "пи"… Благо, что не пытался прибавить к нему число "во", дабы получить закономерное "пиво", как гласит известный анекдот… Впрочем, продлись урок еще минут двадцать – эти охламоны из 10 "В" вывели бы мне и число "во", и много чего еще. Про двух безнадежных двоечников из 11-го класса, которые пол урока пытались объяснить мне, почему же электрический ток не вытекает из розетки, я и вообще молчу!

У них, видите ли, весна! Им не до меня с моей надоедливой физикой! У них чувства играют, кровь кипит!.. Май месяц, мол…

Можно подумать, у меня вместо крови жидкий азот! Можно подумать, меня весна не настраивает на романтический лад и я не мечтаю сейчас оказаться рядом с женой… Подарить ей цветы, сводить в ресторан…

Нет, на цветы денег нет – придется капиталить "Оку"… Про ресторан и вообще лучше забыть… Более того, опять придется просить денег у нее. До чего паршиво чувствовать себя жалким придатком своей, в общем-то, любимой жены! До чего мерзко знать, что это не ты, а она содержит семью. Она говорит, что ей все равно, кто из нас больше получает – главное, чтобы я был счастлив на своей работе, а она будет счастлива где угодно, лишь бы я был рядом с ней!

Я злобно надавил на клаксон, заставив двух старушек, шествующих по тротуару озадаченно оглянулся. Исключительно для них я гуданул еще раз, выплескивая в этом гудке весь негатив, скопившийся во мне.

Мне нравится чувствовать крылья за спиной! Нравится ощущать себя феей, но… Чем дальше, тем реже это чувство полета дарит мне моя Надя. В школе ощущение крыльев за спиной чередуется с желанием придушить половину класса и директрису за компанию – более бездарного начальника у меня никогда еще не было! Пед советы, обсуждения, никому не нужные собрания… Там вообще не во что верить, не говоря уже обо мне. На них я чувствую себя пустым местом, и лишь на уроках оживаю, паря возле доски.

И то не всегда… Сегодня, вот, не воспарил ни разу.

Занятый своими мыслями я не сразу заметил человека, стоящего на обочине с поднятой рукой, поэтому на принятие решения подбирать/не подбирать мне оставались сотые доли секунды. Я не колебался и резко бросил свою машинку вправо, одновременно давя на тормоз. Какой-никакой, а все же заработок… Правда мне до дома осталось ехать минуты две, но все будет зависеть от того, какую сумму предложит мне этот незнакомец.

Остановившись, я бросил взгляд на боковое зеркало – человек медленно, не торопясь, шел к моей машине, и только сейчас я обратил внимание на то, что он черен. Он был одет в джинсы и безрукавку, позволявшую лицезреть его большие черные руки… Я все ждал, что он улыбнется, чтобы продемонстрировать мне фирменную улыбку всех негров – идеально белые зубы на идеально черном лице, но мой потенциальный пассажир был серьезен…

Спустя несколько секунд он поравнялся со мной и, открыв дверцу, заглянул к мне в машину, спросив на чистейшем русском, без малейшего акцента:

– Можно я сяду?

Ни "Шеф, подбрось до площади", "Ни сколько возьмешь до центра?" – просто "Можно я сяду?"

От неожиданности я кивнул, и незнакомец забрался в мою машину, согнувшись в три погибели, давая мне возможность осознать, что он выше меня как минимум на полторы головы. Негр-баскетболист… Я, конечно, не обременен комплексами расизма и не раз видел негров у нас в городе, но такого громадного, да еще в моей машине… Одним словом, я был несколько растерян…

– Куда вам? – спросил я, от чего-то не желая посмотреть ему в глаза и делая вид, что очень заинтересован узором на собственном руле.

– Уже никуда, – ответил мой попутчик, – Мне нужен был именно ты.

Сердце комком провалилось куда-то под печень. Воображение тут же нарисовало мне, не особо приятную картину – негр выхватывает из-за пазухи опасную бритву и одним движением разрезает мне горло от уха до уха… Но такое, ведь, бывает только в кино, не так ли? Среди бела дня, пусть и не в центре, а в спальном районе, на глазах у десяток свидетелей такого произойти не может?

Я поднял на него глаза, стараясь скрыть свой страх, одновременно медленно положив руку на ручку своей дверцы. Черт с ней, с машиной, пусть забирает! Живым бы остаться!

– Что вы имеете в виду? – глупо спросил я, и он улыбнулся мне в ответ, заставив мое сердце ухнуть еще ниже, провалиться мочевой пузырь и сжаться в нем до размеров виноградины.

Это был не негр. Это был просто черный человек! Его словно бы покрыли слоем автомобильного лака цвета черный-металлик – его кожа, если это была кожа, блестела в солнечных лучах, играя солнечными бликами, которые, отражаясь от него, тоже словно бы становились черными. Его лицо… Его глаза были черными – две впадины на черном лице, лишенные белков и целиком заполненные громадными зрачками, непонятно где начинавшимися и непонятно где заканчивающимися. А когда он раздвинул в улыбке свои блестящие, словно бы лакированные, черные губы, из черного провала рта на меня глянули черные зубы…

Это существо не было человеком – оно было плотным лоснящимся сгустком темноты безлунной ночи!

– Кто вы? – спросил я, чувствуя, как кровь отливает от моего лица, и я становлюсь полным антиподом человека, сидящего в моей машине – белым, словно кусок школьного мела…

Моя рука больше не тянулась к ручке дверцы – она повисла безвольной плетью, не помышляя о спасении. Разве можно бежать от темноты, разгуливающей по городу ясным днем?

– О! Прости, тебя испугал мой вид! – довольно протянул он, и тут же чернота, подобно тонкой блестящей пленки, скользнула с его лица и рук, словно втянувшись под футболку. Секунду спустя передо мной сидел самый обыкновенный человек, пусть и почти двухметрового роста, услужливо улыбавшийся мне яркой белозубой улыбкой. Об ушедшей черноте напоминали лишь глаза, зрачки которых по-прежнему были огромны и темны, словно сама ночь, да кожа моего попутчика, которая была не просто бронзовой а, скорее, коричневой от загара.

– Так лучше? – поинтересовался он.

Я не нашел в себе сил, чтобы ответить, но он понял меня и без слов.