И вроде как это окаянное серебро затерялось в истории. Но вот каким-то необъяснимым образом одна из этих тридцати монет оказалась в XX веке, в 30-м году. И сейчас лежала на столе перед пристальным взором ответственного товарища из НКПП (наркомата пищепрома). Непонятного образа монета была увесистая и, судя по сопроводиловке, имела высшую на тот момент пробу серебра – 940-ю. Она была изъята у гражданина Быкова Е.Е., уроженца Москвы, гардеробщика Большого театра, 21 августа 30-го года коллегией ОГПУ в ходе операции по изъятию серебра. Злоумышленник был приговорен к высшей мере социальной защиты. Ответственный работник отчетливо понимал, что классовый враг не брезгует никакими средствами, чтобы создать лишние трудности и затормозить победоносное развитие социализма. Он был тертый калач и не мог без нужной подготовки утащить этот кусок серебра, а очень хотелось. Вообще-то он с утра был не в настроении. Наверное, потому и сунул сребреник в карман френча, а сопроводиловку сжег в оловянной пепельнице.

А вокруг кипели нешуточные страсти. Госбанк выпускал серебро в обращение, а оттуда оно мгновенно исчезало у населения, которое его переплавляло и хранило в слитках. «Серебряный прорыв», как назвал его Пятаков, начался в апреле 1930-го года. Работники кооперации зажимали серебро, частники за серебро продавали дешевле, чем за деньги.

Крестьяне прямо объявляли две цены за свою продукцию: одну – в серебре, другую – в бумажных деньгах. И хотя ОГПУ арестовало великое множество кассиров, кондукторов за утаивание мелкой монеты, но этот ответственный работник по фамилии Баскаков, сборщик податей, умел прятать концы в воду. Была у него «кладовая» по имени Флория. У той была гражданская позиция даже не двойственная, а тройственная. Империалистическую и часть гражданской

войны она прокаталась в обозе у Каледина, потом была «женой полка» у красных, но как-то смогла прилипнуть к командиру красных и сейчас числилась вдовой героя Гражданской войны, гордо именуя себя маркитанткой.

Теперь она пишет стихи на тему любви и морали, неизменно причисляя себя к поэтессам Серебряного века. По сути, она как была, так и осталась аферисткой и воровкой. Флория говорила Баскакову, что тот ее очаровал, как рассвет очаровывает яблони в цвету. Она любила подобные выражения и прямо выдавала их нараспев, при этом куря папиросы «Друг» по цене 9 копеек, ухитряясь еще при этом по-жигански плеваться сквозь зубы и материться. Флория позвонила около 18 часов с докладом, что сейчас без трусов и готова на все, а еще при этом жарит на примусе картошку на коммунальной кухне. Закончила она нараспев: «Взойди надо мной, мой рассвет».

Ответственный работник достал из кармана френча украденный сребреник и взял его на зуб. Тот поддался, вкус был металлический, похожий на кровь. Баскаков хмыкнул, сунул его назад в карман и засобирался, скрипя сапогами. У Флории было его «лежбище»: все, что он крал, не тащил на место проживания, а прятал в коммуналке у этой барышни. Крал он в наркомате, где состоял в членах проверочной комиссии – бригады, которая регулярно совершала набеги на еще существующие точки частной торговли. Все это тащил к Флории, которая любила жизнь и страстно ему отдавалась.

У нее за тяжеленным шкафом была ниша. Буржуи, похоже, когда-то там хранили свои ассигнации. Туда-то он и прятал серебро, а Флории говорил, что там его личное оружие. Он знал, что эта дама оружия боится, да и шкаф в одиночку ей было подвинуть не под силу. При всей своей духовной закаленности, она была тщедушной. Вероятно, маркитантки и поэтессы другими и быть не могут.