Незаметно для себя самих мы провели за изучением снимков, отчетов судебных медиков, протоколов, опросов свидетелей львиную долю дня.

Очень легко потеряться во времени, когда увлечен любимым делом, в обществе агента с не менее пытливым и острым умом, чем твой собственный.

Когда из электронных часов над нашими головами выплыли цифры 17:00, Леля сидела передо мной на большом складном столике. Кажется, я заметил его в дальнем углу комнаты, и Плазма предложила воспользоваться находкой.

Мы приказывали компьютеру проецировать на столешницу виртуальные снимки, придавая им максимум достоверности. На гладкую металлическую поверхность словно ложились настоящие фотографии – как выяснилось, и мне и Леле так проще работать. Наверное, все дело в том, что мы оба родом из тех веков, когда снимки еще любили подержать в руках. А потом бережно засунуть под прозрачную пленку листа в фотоальбоме с какой-нибудь милой зверушкой на обложке.

Технологии позволяли нам пользоваться виртуальными снимками как бумажными: менять их местами без помощи компьютера, приближать, накладывать друг на друга. Но и «нематериальность» фотографий тоже пригодилась как нельзя лучше. Мы превращали их в полупрозрачные слепки, поворачивали убитых вправо, влево, вокруг своей оси и совмещали, проверяя  – насколько совпадают характеры травм.

И вот тут нас ждало первое шокирующее открытие. Леля даже вскрикнула, когда мы почти одновременно это заметили.

– Вайлис! – она последовательно ткнула пальцами в травмы жертв. – Первые избитые, и все остальные… они получили совершенно одинаковые повреждения! Не похожие. Один в один. Удары в грудь остановили сердца. А остальные? Посмотри? Гематомы, раны, ссадины от них почти идентичны. Плюс минус разница в физиологии, в тренированности.

Не дожидаясь моего ответа, Плазма скрупулезно пометила время каждой травмы. Сканирование тела позволяло определить его с точностью до минуты от момента первого повреждения. С минуту Леля буравила схемы не верящим взглядом, а потом не сдержалась и присвистнула.

Создавалось впечатление, что жертв колотили по какой-то одной, отточенной схеме. Мы не медля расчертили ее на трехмерном изображении человеческого тела. Леля долго вертела наше художество перед глазами и, наконец, поделилась:

– Я почти уверена, что где-то все это видела. Но не могу вспомнить где. Прямо дежавю какое-то.

И вот, когда я очнулся, и обнаружил, что мы провели в чудокомнате почти девять часов, она продолжала задумчиво изучать схему.

Я же будто бы вынырнул из пучины информации и залюбовался Лелей. На столе, возле ее узкой ладошки все еще лежал недоеденный бутерброд с ветчиной. Мы перекусывали  ими часа два назад.

Подумал было выбросить остатки еды в мусорку. Но двигаться с места решительно не хотелось.

Босые стопы Лели покоились на моих коленях. Маленькие, аккуратные с невероятно высоким, балетным подъемом одним прикосновением они будили больше фантазий и ощущений, чем самые изощренные ласки. Меня разом повело – буквально мгновенно. Казалось, утонул в странном тумане. Будто бы хорошенько напился – еще не потерял координацию, не утратил ясность мышления, но все чувства и эмоции взвились до небывалых высот.

Желание причиняло почти болезненный дискомфорт, а воспитание летело в тартарары. Я бесстыдно скользнул взглядом по ногам Лели и дальше – туда, где они сходились. Неловко заерзал на стуле, пытаясь найти более удобное положение.

И тут Плазма хмыкнула, и взгляд ее сфокусировался на мне. Рассеянная задумчивость в глазах Лели исчезла в одно мгновение, сменилась настороженностью. Скулы Плазмы резко очертились, и лицо стало почти треугольным. Нежные, сочные губы поджались, немного даже втянулись. Она пораженно огляделась, оттолкнула от лица трехмерное изображение и поспешно спрыгнула со стола. Красивые, голубые кеды с белыми драконами валялись неподалеку. Леля схватила их и присела подальше, на кресло, молча надевая обувь и застегивая липучки.