– Пошли они на хрен. Им надо, вот пускай и берут, а нам авиации побольше, и пусть долбит, – зло проорал я, отстреливаясь в темноту. После Юркиных известий меня разобрало, и я начал лупить длинными очередями. – Я, Юра, из подствольника одного снял, двое вон крутятся на месте, видать раненые.

По раздававшимся выстрелам мы поняли, что духи просто так уходить не хотят, где-то за спиной заговорила «Шилка», та самая, которую установили сегодня. Ну, она сейчас изрубит всех в капусту с ее скорострельностью и калибром. Юрка вместе с Пашкой тоже весело, с азартом поливали темноту из автоматов длинными очередями, не давая духам поднять головы.

– Слава, этот московский мудак, говорит что где-то видел тебя. Говорит что в Кишиневе.

И тут меня осенило.

Все вспомнил. Когда нас из Кишинева ночью, в гражданке без документов, перебрасывали через линию фронта в Приднестровье, а затем обратно, этот урод сидел в кадрах главкомата Юго-Западного направления. Потом этот главкомат передали-переделали в министерство обороны Молдовы. Этот хлыщ остался работать в том же отделе и на той же должности. А наши личные дела попали в руки молдаван. В итоге нас объявили военными преступниками, и вот я к нему прихожу, прошу отдать мое личное дело, а тот в позу – нет. Вы, мол, преступник, а я не хочу быть вашим пособником и рекомендую немедленно уйти, иначе вызову наряд и вас арестуют. Перекрасился сука, но, видимо и ему пришлось оттуда драпать. Через пару месяцев была объявлена амнистия, и я теперь, пока – не преступник.

Духи вновь возобновили обстрел из подствольников наших позиций. За спиной, в темноте кто-то заорал после разрыва гранаты. Черт, кого-то из наших ранило. В темноте мы заметили вспышку от выстрела и переместили свой огонь туда. Через пару минут оттуда раздался вопль и какой-то шум.

Еще несколько минут мы азартно продолжали палить в направлении противника, но ответа не последовало, видимо духи, получив отпор, отошли. Идти и проверять в темноте свою теорию никакого желания не возникало. Рассветет – разберемся.

– Видимо, старый хозяин приходил за своим коньяком, – пошутил Юрка.

– Забыл, козел, видать, что написано у Маркса во втором томе «Капитала» на 2 странице в первом абзаце.

– А что там написано, Вячеслав Николаевич? – поинтересовался из темноты Пашка.

– Все очень просто – было ваше, стало наше, экспроприация экспроприаторов. Не дергались бы, и мы бы не пришли.

– Там что-нибудь осталось еще выпить? – поинтересовался Рыжов у меня.

– Осталось, не переживай, а ты что, с бесцветным не выпил? – ответил я.

– Выпили, но он сука, морду воротит. Мы не коньяк ему предлагали, а водочки налили. Он, гад, поинтересовался мимоходом, а нет ли у нас каких-либо трофеев.

– Москвич, тьфу, язви его в душу, – я сплюнул на землю, сам тем временем в кромешной темноте на ощупь снаряжая опустошенные автоматные магазины. – Вроде тихо. Пойдем потихоньку, а то мне еще надо закончить рапорт и на совещание к Сан Санычу идти.

– Пойдем. Пашка, остаешься за часового, если что – шуми, прибежим и отобьем тебя от злого чечена, – пошутил Юрка.

Мы выбрались из окопа, и отряхивая с грязных брюк прилипшие куски грязи, пошли в свой кунг. Рядом в темноте шли офицеры разбредаясь по своим машинам, готовиться к совещанию.

– Эй, народ, кого там ранило? – крикнул я в темноту.

– Водителя у связистов, Ларионова. Все нормально. Осколок ногу прошил навылет, кости целы. Сейчас в медроте лежит. Жить будет, – ответил из темноты голос, похоже, что замкомандира по вооружению Черепкова Павла Николаевича.

– В медроте скоро уже класть раненых будет некуда, надо прорываться из окружения и вывозить их, а то не сбережем, – сказал громко Юрка, подходя к нашей машине.