Детектив уделил бы ему столько внимания, сколько уделил любому предмету окружающего пейзажа, если бы не мерзкая деталь, которая сразу бросалась в глаза. Бугристое скуластое лицо пожилого мужчины было сплошь заклеено кусками старого медицинского пластыря. Они словно въелись в кожу и делали лицо похожим на грязную, набухшую от влаги грубо изготовленную картонную маску. Старая потрепанная лыжная шапочка надета по самые кустистые седые брови, веки прикрыты, и сам дворник походил на актера из фильма ужасов, прикорнувшим в гриме во время перерыва в съемочном павильоне.

«Вот не повезло мужику!» – вздрогнул Иван Петрович. Он вспомнил знакомого плотника, который всерьез увлекался ведантой. Как-то раз ему рассказали о человеке, который страдал множеством тяжелейших заболеваний. Плотник прослушал весь длинный список, по-христиански перекрестился и воскликнул: «Это же сколько преступлений надо было совершить в прошлой жизни, чтобы в этой так болеть!»

Судя по внешнему виду, дворник в прошлой жизни работал надзирателем в Освенциме. Иван Петрович потупил взор, ускорил шаг, как делает обычно здоровый нормальный человек, проходя мимо калеки, как внезапно веки урода дрогнули, он внятно и членораздельно произнес:

– Убью, мент поганый…

– Простите, вы мне? – приостановился детектив.

– Брал, не брал… мое. Нет таких законов, чтобы волосья рвать.

Дворник посмотрел прямо на него слезящимися мутно-красными глазами, и уронил голову на грудь. Бедолага был мертвецки пьян.

Шмыга постоял немного и присел рядом, несмотря на запашок, исходивший от сотрудника коммунальной службы. Тот, кто на самом деле, привел своей нечеловеческой мощью омертвевшие от алкоголя голосовые связки пожилого урода, находился поблизости. Где? Десятый час утра, солнце не по-осеннему щедро поливало жаром из-за высоких крыш, по тротуару шли люди, звенели на детской площадке голоса малышни, из открытых окон неслось громыхание складываемой в мойку посуды… картины и звуки настолько привычно мирные, что проявиться всплеску отрицательной энергии, на первый огляд, просто негде. Если три дня назад пьяный в матину здоровенный бугай пытался затоптать его на пустыре, то обессиленный дворник находился в глубокой отключке, лишь тоненький свист исходил из глубины его мясистых ноздрей.

Что ж, надо подождать. Детектив спокойно откинулся на спинку лавки, развернул свежий выпуск «Московского комсомольца» и углубился в чтение.

Однажды, в прокурорскую бытность, ему расписали дело Николая Силаева, 1983 года рождения. Мальчик, бросив школу, развлекался тем, что по вечерам убивал подвыпивших прохожих. К моменту, когда его задержали «убойщики», на счету рослого угрюмого подростка с еле внятной речью и опухшим от постоянного пьянства невыразительным лицом было три жертвы. На следствии признался еще в двух убийствах. Один эпизод запомнился Шмыге особо. Тридцатидвухлетний инженер Нижневолжского автомобильного завода вернулся от своей девушки часам к одиннадцати вечера. Жил в двухкомнатной квартире с отцом-инвалидом, за которым терпеливо и добросовестно ухаживал. В тот вечер сказал, что они с подругой наконец решили узаконить отношения. Они проговорили до половины первого, затем отец лег спать, а сын решил сходить за бутылкой пива в ночной киоск, что располагался неподалеку от дома. Вышел в 0.25, с собой взял десять рублей. В 0.10 Чернецов покинул кафе «Гвоздика», где пробыл около двух часов с неустановленными лицами, и вышел на охоту. К киоску он подошел в 0.27, как раз в тот момент, когда инженер расплатился за пиво и направился к дому через небольшой палисадник. Чернецов догнал несчастного и «нанес потерпевшему тяжкие телесные повреждения, от которых тот скончался на месте».