Балтийские немцы в большинстве оказались на только что оккупированной территории западной Польши. Им предоставили квартиры, прежние хозяева которых, поляки или евреи, не успели даже собрать вещи. Бывало, в духовке еще оставалось неостывшее блюдо, – только что перед этим в квартиру вломились эсесовцы со своим ’raus! вон из дома! Десятилетия спустя в Германии не смолкали диспуты, на которых молодежь гневно спрашивала отцов и дедов: «Как вы могли? Вы же христиане!». В ходе одной из таких дискуссий историк Ирена Неандер сказала молодым людям: «Была война, и таких вопросов не задавали».

Она была права. В июне 1941 года, за несколько дней до начала войны, и в Латвии новые жильцы преспокойно вселялись в квартиры людей, высланных в Сибирь без суда и следствия. А еще через пару месяцев другие люди устраивались в квартирах евреев, согнанных в рижское гетто. И в 1944 году новые хозяева занимали комнаты, владельцы которых бежали в Курземе, дальше в Швецию и Германию, позднее также в Англию, Америку, Австралию. Люди по- разному ведут себя в предлагаемых жизненных и исторических обстоятельствах, и было бы опрометчиво судить одно время по меркам другого. Поэтому я понимаю Ирену Неандер, но понимаю и тех, кто ее спрашивал, и высоко ценю то, что молодые люди задавались подобным вопросом.

За долгие годы я слышал множество историй на эти темы, больше всего – от самих немцев. Вот одна из этих историй. Немецкий врач получил в свое пользование польскую больницу. Он там дежурил ночью, когда к нему постучался незнакомец – оказалось, польский врач, безупречно говоривший по-немецки. Он попросил разрешения взять оставленные там медицинские принадлежности. В то время доктор всегда имел при себе чемоданчик с самым необходимым для врачебного осмотра и оказания первой помощи. И вот доктор, которого накануне выставили из больницы, надеялся получить оставленные там инструменты. Коллеги разговорились. Оказалось, оба они учились почти в одно время в Йенском университете. Немец на другое утро пошел к начальству и заявил, что совесть и христианская мораль не позволяют ему принять чужое имущество – эту самую больницу. Ему рекомендовали продолжать работу впредь до дальнейших указаний. Прошло несколько дней, и христианская мораль отступила, да и совесть понемногу успокоилась.

Ужасало то, что гордые поляки вдруг оказались на положении людей третьего сорта. Один немец рассказывал мне о своем отце. Тот, потомственный дворянин, получил в только что завоеванной Польше поместье. В сопровождении эсесовцев он явился перенять новую собственность. Навстречу вышла хозяйка, польская аристократка. Она обратилась к нему по-французски, отец ответил и поцеловал ей руку. Офицер-эсесовец был возмущен: как можно целовать руку представительнице низшей расы?

У Гитлера в отношении поляков был план – обратить весь народ в невежественную массу. Профессоров и доцентов Краковского университета, людей весьма разных взглядов, в том числе националистов, откровенных антисемитов, расстреляли в первые дни оккупации. Почему? Они были слишком хорошо образованы и потому изначально вредны.

Немногие знают, что в Балтии происходила вторая репатриация немцев – уже в советское время, с первых месяцев 1941 года и до начала войны. Советская власть договорилась с правительством Германии, что немцы могут беспрепятственно уехать с занятых Красной Армией территорий. На этот раз отбор был либеральным, доказательств расовой чистоты отъезжающих уже не требовали. И латышей, не желавших жить при советской власти, если они могли представить хоть мало-мальские доказательства своего родства с немцами, Германия согласна была принять, а СССР – отпустить.