В двадцатых и начале тридцатых годов, то есть в период демократии, здесь выходило много интересных журналов на латышском: Burtnieks[61], Daugava[62] и другие. В них можно было встретить разнообразные, в том числе неоднозначные, спорные материалы. Помню, например, очерк о Кришьянисе Валдемарсе, дававший богатую пищу для размышлений, хотя с автором можно было не во всем согласиться. Высокий уровень публикаций объяснялся тем, что успел образоваться сравнительно широкий слой европейски образованных латышских интеллигентов. Где эти люди учились? В Москве, Петербурге, в Тарту, немногие – также в Йене и других университетах Европы.

С каким упоением бывшие московские и петербургские студенты говорили о годах своего учения! После 1905 года Антон Аустриньш в письме из Петербурга, кажется, своей сестре писал: «Всякий день – новые концерты, всякий день новые выставки, всякий день – защита новой диссертации, на которой присутствуют сотни людей». Интеллектуальная жизнь российских метрополий была необычайно насыщенной, и латыши в ней участвовали с энтузиазмом. Выпускники второго московского университета – университета Шанявского владели несколькими иностранными языками, причем французским – все, немецким – все. Чтобы полноценно воспринимать события интеллектуальной, культурной жизни Европы, английский язык в то время не требовался. Америка еще оставалась провинцией. Французский, немецкий, а также русский языки расширяли кругозор.

К началу XX века слой образованных, интеллигентных людей в Латвии был поистине впечатляющим. Когда в 1918–1919 гг. и несколько позже формировался аппарат только что созданного Латвийского государства, проблем с кадрами не возникло. В Литве такие проблемы были, а в Латвии – нет. Вам требуются генералы? Полковники? Причем с богатым боевым опытом? Сколько угодно! Окончившие Академию Генерального штаба России[63]? Пожалуйста! К примеру, генерал Мартыньш Пеникис, главнокомандующий Латвийской армией. То же самое – в Эстонии. Первый командующий Эстонской армией генерал Лайдонер – также выпускник Академии Генерального штаба, успевший послужить в царской армии. Нужен управляющий сетью железных дорог? Да вот же Паулюк! У него опыт – был заместителем начальника Уральских железных дорог; вся железнодорожная сеть Латвии не превышает размеры одного участка той магистрали. В Латвию возвратились многие высокообразованные специалисты из Петербурга, Москвы и других российских городов. Из Харькова вернулись выдающийся лингвист Янис Эндзелин, композитор Андрей Юрьян… Эти люди, получившие образование в царской России, сразу же оказались востребованы в Латвии и, несмотря на более узкие рамки, прекрасно себя чувствовали в небольшой, но своей стране.

Джордж Кеннан, в свое время посол Соединенных Штатов Америки в Советском Союзе, выпустил объемистую книгу воспоминаний, в которой о Риге межвоенного периода сказано, что это был прекрасный город с многими религиями и конфессиями, множеством языков. И дальше он пишет: Улманису все это было не по нраву, тот довел Ригу до уровня посредственности, и эта серость сохраняется поныне.

Знал ли Кеннан настолько хорошо рижскую ситуацию? Он жил в Риге с 1931 по 1933 год, – до 1933 года у Америки не было дипломатических отношений с Советской Россией, и Рига была его, так сказать, наблюдательным пунктом.

В первое время после государственного переворота, совершенного Улманисом, в университете еще разрешалось читать лекции на русском и немецком языках, но затем разрешен был только латышский, и европейский дух начал понемногу выветриваться из университетских стен. В этом можно убедиться, хотя бы сравнив издания научных трудов Латвийского университета 1920-х и первой половины 1930-х годов с соответствующими изданиями улманисовского времени. Все сузилось многократно. Конечно, пришло и новое поколение блестяще образованных людей. С некоторыми его представителями, такими, как Айна Нагобад-Абола или Улдис Германис, я встречался в эмиграции.