Длинный подземный коридор штольни упирался в тупик, который на языке проходчиков зовётся забоем или грудью забоя выработки. Напарник Михаила готовился к бурению. Минут через десять подошли и геологи.

– Миша, – выключи переноску, – попросил Геннадий Васильевич, доставая из полевой сумки свой люм.

Михаил знал, что делать и по знаку геолога повернул выключатель. В свете люминископа кристаллы шеелита засветились голубым цветом.

– Надя, – обратился Геннадий к жене, – вот целое гнездо, покажи-ка, Любе, как красиво оно переливается.

– Надя набрала в руки шеелита и начала пересыпать из руки в руку, Люба увидела, как голубая струя стала стекать сверху вниз. Зрелище было фантастическое. Рук не было видно, а голубые искры, струясь, сами собой лились сверху вниз, собирались внизу и, поднимаясь вверх, вновь падали вниз.

– Ну и как? Красиво? – спросил Геннадий Любу. Фантастика какая-то, – ответила Люба, – мне показалось, что волшебник начал переливать голубое пламя, рассыпал это пламя и собирал в пылающий голубой сгусток.

Тот день ей запомнился. Осмотрев выработку в люминесцентном свете, включили освещение начали зарисовку и описание выработки, как оказалось, не боков, а бортов выработки и не потолка, а кровли. Мастером на смене был Иван Барабанов мужчина лет 40, низкого роста, шустрый, когда это нужно и неторопливый, и рассудительный в остальное время, причём не лишённый чувства юмора. Работал в управлении давно, его все знали, и он всех знал, был он старым холостяком и единственным его недостатком, который ему мешал, было его пристрастие к алкоголю. Может быть из-за этого, чтобы не стать кому-то обузой, он и не женился, так как если запивал, то пил по-черному. А славился он тем, что мог из ничего так закрыть наряды, что рабочие на его штольне получали больше, чем на соседней. При равных объемах работ.

Иван подошёл к Любашке и дал ей кусок ваты: – Заткни уши, Люба, а то оглохнешь и действительно, когда заработали два перфоратора, она оглохла и с ватой, а когда попробовала вытащить вату из одного уха, то ухо, с непривычки, заболело и заложило. А между тем проходчики бурили, а геологи – супруги преспокойно рисовали выработку, протянув вдоль борта матерчатую рулетку.

Вечером она смотрела кино и почему-то оказалось, что сидит она рядом с Михаилом, и с того дня они начали встречаться.

Геологи, сделав свою работу, уходили в поселок пешком, если не было попутного транспорта. Дорога петляла между невысоких горок, которые, скорее всего можно было назвать холмами. Дорога петляла часто и круто.

– Здесь, Люба, весной у нас растут целые плантации дикого лука, не то порея, не то батуна, одно перо, головок у него нет, он многолетний. Пока молодой, то очень сочный, почти такой же, как растёт на огороде, жена у меня из него пирожки печет, добавляя яиц, в окрошку добавляет. Наши витамины, я его накопал и у дома насадил, растет хорошо, я его поливаю, и такой зелёный стоит! – рассказывал Геннадий Васильевич.

– Лук? – удивилась Люба, я думала, что здесь кроме колючек ничего нет!

– Здесь есть арча, дикая вишня. Арча – между прочим, целебна. Но, в основном-то здесь растительность скудная, да и появляется она здесь весной, вернее, – не появляется, Люба, а оживает. Ты весной обрати внимание на всю нашу растительность, каждая травинка только вылезет чуть-чуть из земли и сразу зацветает, спешит дать цвет, семя, потомство. Очень много здесь, Люба, фаланг, скорпионов, давай посмотрим, – предложил он, свернул с дороги и начал переворачивать камни.

– Вот, Люба, тебе и скорпиончик, – показал Геннадий Васильевич. А скорпион, уже подняв свой ядовитый, хвост, старался спрятаться, на конце хвоста можно было хорошо разглядеть кривой острый шип, и коричневое каплеобразное утолщение. Капля эта – ядовитая капсула, а этим кривым шипом он делает прокол тела жертвы, впрыскивает яд и еда для скорпиона готова.