– Что это за блюдо? Периодически справлялся Бывший первый джентльмен у двоих соседей по столику. У подошедшего официанта он взял ещё с подноса мороженое.

– С орехами. – Пролепетал он.

– Ну, что? – Тоном опытного конферансье спросил Ачтояахренелчтолишвили. Ответа не предполагалось. Потом сел ближе к сцене с танцовщицами, обняв спинку стула. Его глаза пристально следили за одной из них. Через некоторое время он оглянулся на новичка. Перед ним стояло ещё на полтора часа страха и еды. Поэтому он спокойно вышел в вестибюль, и оттуда в служебный вход.

– Пошли, мой хороший. – Ласково сказал Ачтояахренелчтолишвили, когда тот вычистил последнюю мисочку. – Пойдём, одни мы с тобой остались. – Промесив снежную кашу две остановки, они в обнимку вернулись на квартиру с коврами.

Сотрудничество с представителями криминальных структур пока складывалось хорошо.

Она увидела у него вечером на книжной полке книгу «Энциклопедия для мужчин», Москва, 1992 год. Утром, пока он спал, открыла полистать.

«Вопрос о поле и любви имеет центральное значение для всего нашего религиозно-философского и религиозно-общественного миросозерцания». На-на-на. Ещё вот тоже цитата: «…обо всём слишком интимном не принято говорить; раскрыть свою душу, обнаружить в ней то, чем она живёт, считается неприличным, почти скандальным». Этот день запомнится мне надолго. Страсть лучшее средство от скуки и одиночества. Май, ещё холодно, но скоро лето. Под простынёй я замёрзла и поставила чайник, а он пусть лежит. Кефир он не любит. А завтрак в постель, наверное, будет ждать. Творог, сметана и сахар лучше. Присела на кровать, покрылся мурашками и открыл глаза. Я вздрогнула и стала мять смесь в тарелке.

– Дай.

– Ну, на. Гадость? Не ври, вкусно и питательно.

Ложка холодная как лёд. Он терпел.

В два часа пополудни у топчана было поставлено ведро, полное извести. А тремя часами раньше, камеру нового корпуса посетили два господина респектабельного вида. Под костюмами они носили рубашки, обувь дорогая, зарубежная. Начинающий художник-самоучка связал их визит с портретом алкаша с бородавкой, венца творенья. Может быть, они потом где-то тиснут статью, что заключённые на пятнадцать суток, такие как Ныч, напрасно проводят время, а могли бы творить на пользу республики.

В бумагах из их кейса он разобрал только кое-что. Множество незнакомых значков, специальных сокращений, плохое самочувствие. В низу одного из листов померещилась неотличимая до последней палочки подпись Канибута Н. С. Но вопрос задать побоялся. Они завели разговор с Николаем Сергеевичем о временах учёбы в институте. Узник окончил консерваторию, но спорить не стал, он стеснялся говорить правду и всем рассказывал про театральный институт. Также они вели беседу о безработице, о злоключениях беспризорников, падении нравов, кино, поп-музыке и так далее.

Все трое увлечённо спорили. О Югославии речь не шла, здесь не было смежных позиций. Дверь сопроводила их уход отборным звоном и звяканьем. Николаич привёл на поводке повзрослевшего пятнистого кота по кличке Владик.

– Вискас ему не впрок. – Пожалился стражник. – Как таскал рыбу на кухне, так и в том же духе. Тебе начальство личное распоряжение передало, чтобы ты ни под каким видом стену над кроватью не белил, понял?

– Ага! – Отозвался Ныч. – Китикэт тоже понос даёт?

– Тоже, бедный ты мой. Ну, идём, я тебе яичков сварю. – Кот как будто понял и рванул к выходу.

– Ойх! – Бородатый мальчик, никак не больше десяти лет на вид, взял в руки кисть, окунув её в извёстку. Устал, лёг, не помня во сколько, не раздеваясь. Всю ночь живое тело дышало рядом и щекотало нос.