Здесь я могла быть собой. Такой, какую никогда не одобрит Отец. Его вечные нравоучения, строгие правила, требования быть идеальной. «Эллисон, ты должна стать примером! Ты – лицо нашей семьи!» – эти слова эхом звучали в моей голове, пока я танцевала, теряясь в толпе. Но здесь, среди шума и света, они теряли свою силу, рассыпаясь на мелкие осколки. Я могла двигаться так, как хотела, могла забыть о приличиях, о необходимости быть «правильной».

И при этом… Я знала, что если бы здесь был мой брат, он бы не осудил меня. Напротив, он бы с лёгкой улыбкой посмотрел на меня, как всегда, с гордостью и одобрением. Он всегда поддерживал меня, видел во мне ту, кого я сама в себе ещё не до конца разглядела. Адам знал, что я не та, кем хочет видеть меня отец, и это его не пугало. Он понимал меня, как никто другой, и в этой свободе я ощущала его незримое присутствие. Именно такие моменты напоминали мне, что я живу для себя, а не для чужих ожиданий.

«– Мелони, твою мать, что ты натворила? Ты обещала, что все будет нормально, но в итоге что?! – я злился не только на нее, но и на себя.

За то, что доверял такому человеку, что он не оправдал все то, что говорил и обещал. Я хотел просто убить ее и этого мудака.

– Она так противно кричала… Так плакала, – еле говорила брюнетка, от чего по мне прошла дрожь.

– Что. Ты. Сделала?! – начал орать я.

– Не кричи на меня, не смей повышать на меня голос! – её голос звенел, словно натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть. Глаза сверкали злобой. – Не моя вина, что оно мне было не нужно! Я просто хотела развлечься, а в итоге потратила на тебя три года своей жизни!

– Я жалею обо всём! – продолжала она, и в её голосе не осталось ничего, кроме презрения. – Всё, абсолютно всё было ошибкой, и даже то, что…

– Заткнись! – взорвался я, ненависть переполняла меня так, что я едва контролировал себя. – Не смей даже произносить это вслух! Проваливай отсюда, немедленно!»

Проснувшись в холодном поту, я не сразу понял, где нахожусь. Темнота комнаты казалась плотной и осязаемой, как будто тени сжимали меня в своих цепких объятиях. Тело дрожало, а горло сковывало так, что даже слабый вздох казался невозможным. Мгновение длилось целую вечность, и только учащённое сердцебиение напоминало, что я всё ещё здесь, в этой реальности, а не там, в том давнем прошлом, откуда вновь вернулись призраки.

Я чувствовал, как холодный пот стекает по вискам, липнет к коже, оставляя неприятную прохладу на спине. Каждую ночь эти кошмары настигали меня, как старые раны, которые никак не заживут. Каждый раз, закрывая глаза, я погружался в глубины воспоминаний, настолько реальных, что границы сна и яви размывались.

Воспоминания всплывали волнами, накатывали, душили. Я снова был там, среди криков, звуков, которых не мог забыть. Страх, отчаяние и боль – всё возвращалось с такой силой, что казалось, будто это происходит прямо сейчас. В груди нарастала тяжесть, словно воздух вокруг стал густым и неподвижным.

Я сжал простыни, пытаясь вернуть себя в настоящее, ведь каждый момент кошмара казался таким реальным.

Рука, почти автоматически, потянулась к пачке Winston Classic, лежащей на прикроватной тумбочке. Словно это был единственный способ снова почувствовать контроль над ситуацией, хоть и такой временный, мимолётный. Пальцы дрожали, пока я выуживал сигарету, но привычное движение зажигалки и лёгкий щелчок стали едва ли не спасательным кругом, вытаскивающий меня из бездны.

Первый глоток дыма обжёг горло, разливая по лёгким знакомое, почти приятное жжение. Я втянул его глубже, сжав сигарету между губами, и ненадолго позволил себе закрыть глаза, будто никотиновый туман мог затуманить и мысли, вытеснить их прочь. Хоть на минуту. Дым плавно растекался по комнате, но внутри всё оставалось таким же: глухая боль, тревога, что будто застряли под рёбрами.