– Спокойной ночи, Чейз.
Уголки его рта слегка приподнимаются.
– Сладких снов.
Последний взгляд, последнее прикосновение, потом он отпускает меня, на прощание кивая моим родителям, и покидает закусочную. И хотя рядом есть другие люди, хотя мои родители стоят всего в нескольких метрах от меня, я вдруг чувствую себя совершенно одинокой.
В горле пересыхает, желудок сжимается, когда я понимаю, почему мама и папа на самом деле здесь. Что потребовалось, чтобы вырвать их из уютного и благополучного мира пригорода и заставить вспомнить, что у них есть вторая дочь. Та, которая не умерла. Да, это несправедливо по отношению к ним. Это чертовски несправедливо, но я не могу заставить себя перестать чувствовать гнев по отношению к ним. Все лето, нет, с того ужасного несчастного случая с Кэти они игнорировали меня. Я была практически невидимкой для них. Будто мы с Кэти были одним целым и я умерла вместе с ней. И я могу поклясться, что случались дни, когда родители даже не могли нормально на меня посмотреть.
И все же они здесь. Они получили мое прощальное письмо, прочитали его, и… первое, что они сделали, это приехали в Фервуд? Как такое может быть? Как это возможно? Как могут люди, для которых я ничего не значила, внезапно измениться? Просто не понимаю…
– Хейли… – спокойный голос папы вырывает меня из моих мыслей.
Я неохотно отворачиваюсь от двери и веду родителей через закусочную к лестнице, в то время как за нами следуют любопытные взгляды посетителей. Так странно быть здесь с родителями, ведь это место моей работы. Я точно знаю, где запасные салфетки и меню. Знаю, что у солонки есть трещинка, и поэтому из нее высыпается слишком много соли, так много, что мы ставим ее на стол, только когда зал битком. Мистер Керридж сидит за стойкой и читает свою газету. Его кофе наверняка закончился или остыл. На кухне Саймон напевает песню, звучащую из его телефона. Во время своей смены он всегда слушает один и тот же плей-лист. Всегда. А Бет стоит на том же месте с кофейником в руках и растерянно смотрит на меня. Что ей рассказали мои родители?
Когда мы поднимаемся наверх, я откашливаюсь и толкаю дверь в свою комнату, которая вдруг кажется мне гораздо меньше, чем раньше. И грязнее. Кровать не заправлена, на столе сложены коробки с едой, жирные бумажные салфетки и пустые бутылки. Может, мне стоило проветрить комнату сегодня утром?
Я подхожу к письменному столу и прислоняюсь к нему. У меня нет другого выбора, кроме как снова посмотреть на родителей. Теперь рядом нет никого, кто мог бы помешать мне встретиться с ними лицом к лицу.
Они нерешительно заходят в комнату и вместе садятся на край кровати. Я не удивлена – они всегда принимали совместные решения. В отличие от других детей нашего возраста, мы с Кэти никогда не могли перехитрить их, спросив сначала одного родителя, а затем другого, если хотели что-то получить. Мама и папа всегда вместе принимали решения. Даже сейчас они действуют единым фронтом.
Но я вижу, как они устали. Они вымотаны и напряжены, мама совсем бледная, а ее глаза покраснели. Неужели она плакала? Из-за меня? У папы круги под глазами, и он выглядит совершенно измученным. Они проехали весь этот путь не останавливаясь?
– Хейли… – начинает отец и проводит рукой по коротко остриженным волосам. – То, что написано в твоем письме…
Я смотрю на свои пальцы, которые бессознательно заламываю. Ладно, может быть, я все-таки передумала: я не хочу обсуждать случившееся. Не хочу видеть разочарование на их лицах. Не знаю, как с этим справиться, как реагировать.
– Ты сильно напугала нас. И мы… мы…