Прошло время. Когда мы принесли в дом неожиданный подарок – котёнка Таис (по-русски – Тасю), Бэтти, как всегда, встречала нас у входа. Положив Таську рядом с собачкой, я сказала: «Ну вот, Бэтинька. Пусть Тася будет твоим щенком». Фраза, конечно, нелепая. Но Бэтти обнюхала кошечку, посмотрела на неё с удивлением и… удочерила.

Когда Бэтьки не стало, Тася долго тосковала, долго спала на её месте, а после заметно посуровела.

…Бэтька покинула нас в страшную жару. Её измученное мёртвое тельце отвезли на дачу к подруге, чтобы потом похоронить рядом с её верным псом-овчаркой. Могилка Бэтиньки, выкопанная под палящим солнцем, была глубока и прохладна. Рядом с собачкой положили любимую игрушку – плюшевого мопсика, ошейник с поводком, а саму её – на траву и на полевые цветы, которые она так любила нюхать. Потом Бэтти помянули – любимым сыром, колбасой. Возвращались пешком, шли километров шесть. Солнце так разъярилось, что, казалось, вот-вот расплавятся и дорога, и обувь, на неё наступающая. Расстроенные, воду с собой не взяли – забыли. Все двери закрыты – люди прятались от аномального зноя. Вдруг на обочине дороги – киоск (никогда его там не было). Наконец-то утолили жажду, дошли до станции.

Я оглянулась и вдруг сквозь горячее марево ясно увидела посреди пройденной дороги Бэтьку – оказывается, всё это время она меня провожала. Потом Бэтинька ещё немного постояла и побежала назад, туда, где я е оставила…

Бэтти вспоминаю часто. Вижу её совсем маленьким щенком: вот она заползает на меня, ещё спящую, и внимательно изучает моё лицо. Я притворяюсь: не шевелюсь, хотя всё чувствую и вижу. Бэтька тихо вздыхает и «шёпотом» говорит своё «ря». Я открываю глаза. Бэтька радостно виляет хвостиком, громко произносит «ря» и начинает облизывать моё лицо. Я обнимаю её и прижимаю к себе – тёплый живой комочек…

Именно в то время моя мама снова, как в юности, начала рисовать. Остался портрет: Бэтти на зелёной траве – сияние нежности и добра – в акварели и пастели.

В один из промозглых осенних дней около моего подъезда появилась молоденькая кошка. Кошка – красавица: гладкошёрстная, белая, с чёрными «коровьими» пятнами, благородной, как у пантеры, мордочкой и «охотничьими» острыми, высокими ушами. Ласковым и голодным мяуканьем она попросила есть, и я принесла ей еды. Кискис – такое теперь у неё было имя – жадно съела принесённую пищу, благодарно лизнула кормящую руку и теперь всегда меня ждала.

Судя по домашним повадкам, благородному виду, чёрно-белому «пятнистому» окрасу «мике», характерному для японского бобтейла, Кискис кто-то выгнал и выгнал из нашего же дома – может быть, из-за длинного небобтейловского хвоста или ещё по какой-то причине. Но мир не без добрых людей – Кискис больше не обижали, и вскоре вместе с кошачьей едой в миске появилась человечья: полкурицы, целая рыбина, мясной суп, овощное рагу, макароны, сырники.

Кошка оказалась умной и преданной: даже если я приходила поздно, она спрыгивала с ближайшего дерева или выползала из-под машины и радостно бежала навстречу.

Вскоре за юной красавицей отчаянно принялся ухаживать матёрый наглый рыжий кот, и, как водится, через некоторое время на свет должны были появиться котята. А будущий отец подъел оставленную в миске еду и исчез с концами… Удивительно, но многострадальная Кискис не обозлилась ни на людей, её предавших, ни на кота, от неё сбежавшего. Она, казалось, стала ещё добрее и ласковей и трепетно готовилась стать мамой.

Началась новая история. Когда пошли дожди и стало холодать, я устроила для Кискис жилище в подъезде. Снова, едва услышав мои шаги, кошка с уже округлившимися боками, шла мне навстречу, потом, накормленная и обласканная, просилась на руки… В подъезде, конечно, лучше, чем на улице, но всё же прохладно, и бывает темно, и грохочет лифт, и могут обидеть – ненадёжно. Пряча обиду, Кискис мостилась на лежаке и вопрошала своими умными зелёными глазами: «Что со мной будет?»