«Саньвэнь», 2000 год, № 7

Прекрасный дух эпохи смуты – Ли Цинчжао

Ли Цинчжао помнят благодаря ее знаменитому произведению «Хожу-ищу, брожу-ищу» на мелодию «Шэншэнмань». Это воплощение холодной красоты, особенно строки: «так стало пусто, стало стыло, / тоска, тоска, мне ничего не мило, / то бросит в жар, то вновь дрожу, / а душу всё не отпущу»[62]. Это цы стало ее уникальной работой, яркой звездой вошло в историю литературы, оно не имеет себе равных, никто еще не осмеливался с ним тягаться. В связи с ним ее саму стали олицетворять с тоской. Но если на мгновение развеять туман истории и внимательнее изучить эту тоску, то Ли Цинчжао окажется единственной женщиной, которая за три тысячи лет существования китайской литературы осмелилась заявить о себе как о самостоятельном поэте и достичь высот. Чтобы рассказать о ней, мало одного слова «тоска».

Прежде чем написать это печальное стихотворение, Ли Цинчжао успела познать много, очень много счастья.


Портрет Ли Цинчжао


Ли Цинчжао родилась в 1084 году в семье чиновника. Ее отец, Ли Гэфэй, обладатель степени цзиньши и придворный чиновник, имел немалый авторитет, был ученым и литератором, а также учеником Су Дунпо. Ее мать принадлежала к влиятельной семье, хорошо разбиралась в литературе. Такое происхождение в те годы было настоящим подарком судьбы. Благодаря высокому статусу и участию семьи в политических делах будущая поэтесса обрела широкий кругозор и знала этикет. Атмосфера литературного творчества научила ее глубже чувствовать жизнь, ценить красоту. К сожалению, портреты Ли Цинчжао, сделанные при ее жизни, не сохранились, нам остается лишь представлять, как она выглядела. Однако можно предположить, что она была большой красавицей. Знакомство с китайской традиционной культурой Ли Цинчжао начала практически с самого рождения. Одновременно она занялась своим творчеством, оценивала чужие работы, исследовала теорию искусства. Она умела не только наслаждаться красотой, но и управлять ей и поднялась до больших высот, еще будучи незамужней девушкой.

Взгляните на эти три цы:

«Прекрасные лотосы – полог расшит, улыбкой раскрылись цветы..» на мелодию «Хуаньсиша»:

Прекрасные лотосы – полог расшит,
улыбкой раскрылись цветы,
Курильница, дым благовонный плывет,
струится, касаясь щеки.
В волнении нежном блестели глаза,
а ныне их помнишь ли ты?
Свидания первые в сердце храню,
и чувства еще глубоки,
Досадую, тайные думы мои
не в силах письмо передать,
А в свете луны пляшут тени цветов,
кивают – попробуй опять[63].

«Весна тревожней стала и грустней…» на мелодию «Хуаньсиша»:

Весна тревожней стала и грустней,
И День поминовенья недалек…
Курильница из яшмы. А над ней,
Редея, извивается дымок.
Не в силах встать – лежу во власти грез,
И не нужны заколки для волос.
Прошла пора цветенья нежных слив,
Речные склоны поросли травой.
Плывет пушок с ветвей плакучих ив,
А ласточка все не летит домой.
И сумерки. И дождик без конца.
И мокрые качели у крыльца[64].

«С качелей встала. Распрямила стан…» на мелодию «Дянь-цзянчунь»:

С качелей встала. Распрямила стан.
Устало руки отвела назад.
Блестит роса повсюду на цветах,
На тонком платье бусинки блестят.
Вдруг услыхала шорох за спиной.
Скорей себя в порядок привела,
И незаметно к дому стороной, Зардевшись от смущения, пошла.
Но прежде чем калитку распахнуть,
Все ж оглянулась. Ветку на ходу
С мэй сорвала. Помедлила чуть-чуть
И – словно бы и не была в саду…[65]

Мне представляется нежная наивная девушка, с гладкими волосами, пухлыми щечками, прелестная как цветок, в ней пробуждаются чувства, закипает жажда любви, которую сложно остановить. Она лежит в своей светелке, наблюдая за деревом аквилярия за окном, встает, чтобы написать любовное письмо, и уходит во двор, поиграть с подружками в