17.

Важно отметить, что санитарам разрешалось покидать территорию госпиталя, например, для поиска и доставки в лазарет лекарств, перевязочных средств и др. Используя это, Зорин, Истомин и Гребенников бывали в городе и по личным делам. Там они познакомились со Щербацевич Ольгой, ее сестрой Янушкевич Надеждой и сыном Владленом (в большинстве случаев его называли Владимиром)18.

До войны Ольга Щербацевич работала в 3-й Советской (инфекционной) больнице (и сегодня находится по адресу Кропоткина, 76). Ее муж, кадровый военный, батальонный комиссар Иван Д. Щербацевич, был репрессирован в 1938 году (по утверждению других исследователей – арестован и расстрелян в 1937г.19), Ольгу же, как жену «врага народа», исключили из партии20, членом которой она состояла с 1927 года21. Впрочем, энциклопедия «Беларусь у Вялікай Айчыннай вайне…», а вслед за ней и некоторые другие источники не подтверждают факта исключения Ольги Щербацевич из партии – во многих случаях они, что называется, автоматически в перечне заслуг этой женщины упоминают о ее партийности22. Это не так. В газете «Звязда» за 26 апреля 1938 года была помещена заметка следующего содержания: «Варашылаўскі горрайком КП (б) Б на сваім паседжанні ад 21 сакавіка 1938 г. выключыў з радоў партыі О. Ф. Шчарбацэвіч за прытупленне класавай пільнасці, за сувязь з заклятым ворагам народа, невыяўленне яго шкодніцка-шпіёнскаё дзейнасці23» – простыми словами, за недонесение на мужа. Упоминаний о возможном ее восстановлении в рядах ВКП (б) нами не найдено.

Помимо импровизированного лазарета в здании политехнического института, раненые бойцы и командиры Красной армии проходили «лечение» еще в нескольких довоенных больницах Минска, в том числе и в инфекционной, в которой Ольга после связанных с арестом мужа событий работала культработником24. Там, по месту работы, и начиналась естественным образом ее деятельность по оказанию помощи раненым военнопленным. Вряд ли в ту пору она и ее близкие считали себя участниками подполья. Подпольщиками их назовут позже. А тогда все был проще. Как поведала младшая сестра Ольги Евгения Михневич (единственная из близких родственников Щербацевич, выжившая в тех событиях) на третий день после оккупации города незнакомый мальчишка принес им записку от брата Ивана – тот бросил ее из колонны военнопленных, которых вели через город. Сестры бросились на его поиски, но разыскать и спасти его им не удалось25.

А в больнице Ольга ежедневно сталкивалась с десятками, если не сотнями военнопленных, положение которых ежечасно напоминало ей о пропавшем брате. Кого-то она подлечивала и подкармливала, а другим п риносила гражданскую одежду – на первых порах из лазарета для пленных можно было выйти, надев цивильный пиджак. Но так продолжалось недолго. Режим с каждым днем ужесточался. Вот как об этом рассказывал Иван Блажнов в отношении госпиталя в политехническом институте: «Первые дни лазарет был как проходной двор. Народ все прибывал: и гражданские, и наши – раненые бойцы, командиры. Почему фашисты нас в одно место собрали? Вроде бы как заботу о противнике проявили и лазарет создали. Да вовсе не для того, чтоб молиться на этот лазарет. Им нужен был, так сказать, живой материал, люди. Нетрудно было догадаться, что среди раненых есть командиры. И фашисты надеялись со временем из них какие-то сведения вытащить, в Германию угнать, словом, использовать.

Они не лазарет – лагерь для военнопленных создали. При мне уже начали его колючей проволокой огораживать. И оттуда уже никого не выпускали».

Между тем, с течением времени готовых бежать становилось больше, а после знакомства с Зориным, Истоминым и Гребенниковым Ольга, вероятнее всего, начала действовать и в их интересах. В этих условиях ей вольно или невольно пришлось обращаться за помощью – сначала к родственникам, соседям и знакомым, позже – и к малознакомым людям.