Сюня попыталась сдвинуть сани. Они не слушались. Тогда парень положил в ноги детям собранный хворост, сунул топор за пояс и впрягся сам. Шли недолго. Парнишка привёл её на край села, в самую низкую, почти вросшую в сугробы избу.

Но над крышей вился дымок, и прямо с порога пахнуло спасительным теплом. Спрашивать – кто да что и какая это деревня – не стала.

– Расспросов сейчас не любят. Время такое… Спасибо, хоть пустили! Ведь жизнью рискуют! Чуть что – расстрел!

У печи на табурете, согнувшись, сидел старый дед в накинутой на плечи женской кофте. Он даже не оглянулся на вошедших, видимо дремал.

– Больной он… – пояснил парнишка. Бабка его к сестре пошла, в соседнее село, так убили по дороге, на патруль нарвалась! Вот он и сдал совсем. Митричем его зовут. Скучает… Я к нему по соседски захожу, помочь. Вот суп ему сварил на шкварках, с картошкой.

Обогреетесь, – варёная свёкла в печи – в казанке… Вода в углу. Бабкина постель свободная. Митрич ничего не скажет, – кивнул парень на старика, – ему теперь всё равно! Молчит уже неделю. Наверно, скоро помрёт. Есть будете, дайте и ему.

Ксения прохозяйничала в доме Митрича до позднего вечера. Всё перестирала, высушила. И деду – тоже. Когда разлили по мискам суп, шепнула дочке: – Я такого вкусного ещё никогда не ела!

– Я тоже, – согласилась Заянка, уже второй раз облизывая ложку.

Рискнули и Васятке налить, только картошку для него потолкли. А шкварки он целиком глотал, аж давился. Дети обогрелись, выспались в тепле, но уже подошла ночь, надо было опять ехать.

Ксения сунула под перину горячей свеклы, и, поклонившись в пояс сначала старику, потом приютившему её дому, двинулась дальше.

После отдыха силёнок заметно прибавилось. Она волокла сани ещё пять ночей подряд, то вдоль обледенелых перелесков, то заснеженным балками. Отдыхала днём, иногда в копёшках, иногда в стогу. Изредка жгла костры. На шестой день свернула к жилью. Почувствовала, что заболевает. Лоб горел. На ходу она часто теряла сознание… Подъехала с огородов к первому попавшемуся дому и упала. Очнулась. Хозяйская собака лизала ей лицо и изредка громко лаяла. Из дому вывалилась целая ватага ребятишек: четверо парнишек и одна девочка, ровесница Зойки. Следом вышла сама хозяйка. Помогла Ксении подняться. Из возка выглянула разбуженная собакой Заянка. Хозяйская девочка сразу подошла к ней, взяла за руку:

– Пойдём…

– У меня штанов нет.

– Совсем?

– Нет, мамка постирала…

– Я тебе юбку принесу!

Она принесла Заянке свою юбку с вышивкой понизу, и девочки сразу подружились.

– Вы откуда? – спросила маленькая Татьяна, новая подружка Зойки.

– От папы, – не задумываясь, ответила та.

Хозяйка дома Наталья умела лечить травами. Пять дней она возилась с Ксенией. Та совсем расклеилась. У неё заболело всё сразу. Она еле ходила. Но в мыслях было одно:

– Домой, домой! А то ещё помру в дороге, дети чужим людям достанутся. Никита мне не простит! – Уж столько прошла… Даст Бог, дойду!

Наталья её не отговаривала. Боялась за своих детей. Да и с продуктами у неё самой было плоховато. Столько ртов… Ксении дали чуть-чуть хлеба для Васятки, спиртовой настойки от простуды, проводили через лес до придорожных кустов. Дальше она потащила сани сама. Тащила ещё пару ночей…

На третий день нарыла в одном из стогов спящего ужа, намотала его на жестяной прут, зажарила меж двух камней. Дети глотали, как галчата. Заяна даже пальцы прихватывала.

– Ешь, милая, ешь… Это, как курятинка…

Попадались и мыши, но их поймать она не могла, сил не было. А поджигать стог, – немцев привлечёшь!

Волки преследовали её и в полях. То в низине виднелись их короткие рваные цепи, то в дубках, у косогора. Но управу на них она уже нашла: лишь бы стога не перевелись, да спички не отсырели!