- Малыш, ты вся горишь. У тебя жар, - обеспокоенный голос мужа выдёргивает из вязкого кошмара, с которым сама справиться не могу. – Потерпи. Вызову врача.

Пытаюсь отказаться, невнятно мямлю, жмусь к нему. Суставы выкручивает, тяжесть наливает тело, зубы отбивают дробь, и в голове поселился дятел, мерно выстукивающий ритм по вискам. Где могла подцепить заразу? Ясно где. В серпентарии, среди высоких гостей.

В ознобе протекает приход врача, укол, растирание, приглушённый плач Киры. Провалы в темноту, кратковременные всплытия, борьба с огнём и ноющей болью. Бормотание Мира, прохладное полотенце на лбу, горькая микстура, успокаивающий шёпот.

Меня колбасит, растягивает, всасывает в воронку беспамятства, и держусь я только за голос мужа. Наконец он ложится рядом, притягивает к себе, окутывает нежностью, заботой, и мне становится тепло. Зарываюсь в него, втираюсь, вклеиваюсь. Он – моё всё. Моя жизнь. Моя судьба. Моё сердце. Только в его объятиях нахожу спасение от кошмаров прошлого. Только в его руках излечиваюсь от страхов будущего. Мир – мой, я – его, и так будет вечно.

7. Глава 7

Дамир

Малышка горит, кутается от холода в одеяло, стонет в беспамятстве, а я извожусь от страха и проклинаю себя. Зачем поддался на уговоры Элеоноры и потащил Нику в клоаку. Она могла подцепить какую-нибудь инфекцию, перенервничать, устать, и всё это ради пары выгодных контрактов, которые всё равно придут ко мне.

- Что с ней, Вить? – трясу врача, стоящего передо мной в шёлковом халате с растрёпанными волосами и в тапках, перепачканных грязью. Его вытащили прямо из кровати, не дав собраться и привести себя в порядок. Пришлось отправлять парней к ближайшему мяснику, дополнительной работой которого является штопка раненных бойцов. Не лучший вариант, но посреди ночи, да ещё в невменяемом состоянии, лучше придумать ничего не смог.

- На простуду не похоже, инфекцию без анализов не определишь. Подожди-ка, - берётся за одеяло, откидывает его и тянется к груди моей жены. – Кормит?

- Кормит, - свожу брови и не спускаю глаз с загребущей лапы. – Эй, ты что собираешься делать?

- Прощупать грудь, - замирает и со страхом косится на меня.

- Охренел? – рычу и прикрываю Нику от посторонних глаз. Моя жена. Нечего на неё смотреть и тем более лапать. – Не боишься лишиться рук?

- Но надо проверить, - бубнит Витёк, делая шаг назад.

- Я сам. Говори, что делать.

- Положи ладонь, расположив пальцы ближе к подмышечной впадине, и сожми, - инструктирует он, и я следую его словам.

- Она огненная и плотная, как камень, - произношу хрипло, еле сдерживая себя от падения в истерию. – Что теперь?

- Надо сцедить, - сдавленно выдаёт. – Как только избавимся от застоя, ей полегчает.

- Что значит сцедить? Она что, корова? – сжимаю кулаки, мучаясь от желания свернуть шею наглецу.

- У неё застой. Если не откачать излишки молока, может развиться лактационный мастит, что приведёт к воспалению и операционному вмешательству.

- Но я не умею сцеживать. Может, высосать? Кира же с этим справляется, значит, получится и у меня, - растерянно развожу руками.

- Сначала помассируй, а затем это… отсасывай.

Следующие несколько часов превращаются в сплошной кошмар. Неумело мну окаменевшую грудь, содрогаясь от болезненных стонов жены, которая, слава богу, находится в полубессознательном состоянии, выдавливаю по капле, мну снова, пока не начинают выстреливать струйки, присасываюсь, и сразу просыпается Кира, почувствовав посягательство на свою еду. Подкладываю дочь к груди, и она жадно глотает, захлёбываясь, кашляя и опять глотая.

- Ну вот, - с удовольствием замечает Витька. – С одной справились, давай вторую цеди.