– Ничего страшного, научишься.

И я переводила дыхание с облегчением.

Потом он решил познакомить меня со своей мамой. Это произошло в один из дней, Слава просто сказал:

– Думаю, сегодня нам стоит пообедать у моей мамы. А то она человек одинокий, скучает без меня. Нужно составить ей компанию.

В принципе, я была не против. Слава всегда с таким вдохновением говорил о своей маме, я уже успела нарисовать её образ в своём воображении, и он был весьма выразительным и положительным. Но просто взять и заявиться на обед, было странно и волнительно. Но Слава накрыл мою руку своей и заверил:

– Не переживай. Мама будет только рада.

Конечно, его просьба «не переживай» особого воздействия на меня не возымела. Единственное, что сесть и призадуматься у меня времени не осталось. Потому что уже спустя час мы стояли под дверью квартиры его мамы. С цветами, тортом и улыбками. Но стоило мне переступить порог дома и оказаться в комнате, я поняла, что большим сюрпризом этот визит был именно для меня. Очень сомневаюсь, что пожилая женщина каждый день станет готовить по несколько блюд и накрывать стол по-праздничному. Явно любимый сын предупредил её, что к обеду будет не один, а с девушкой. В первый момент, конечно, такое внимание и подготовка мне польстили. Стало приятно, в моей душе появилась надежда, что мы с Полиной Григорьевной, как звали маму Славы, подружимся. Ведь он несколько недель расписывал мне её, как замечательного, доброго и щедрого человека. И я при первом знакомстве старалась воспринимать её именно так. И Полина Григорьевна, на самом деле, мне улыбалась, была милой и вроде как радушной хозяйкой. Я улыбалась ей в ответ, но взглядом с ней столкнулась лишь единожды, и в нём было столько настороженности и предвзятости, что в дальнейшем смотреть матери Славы в глаза, я себе отсоветовала. Восторженность и мечтательность меня покинули, но я продолжала улыбаться и отвечать на вопросы, как можно вежливее. А вопросов было много. Полина Григорьевна меня ими буквально засыпала. Владислав в какой-то момент даже попытался мать остановить, пусть и смехом.

– Мама, успокойся. Ты напугаешь Машу, – сказал он, рассмеявшись.

А Полина Григорьевна, нацепив на лицо улыбку, степенно отозвалась:

– Не думаю, что Маша настолько пуглива, дорогой. В конце концов, она не тепличный цветочек.

Ничего осуждающего в её словах не было, но в то же время я отлично уловила скрытый смысл. Цветочек я не тепличный, стало быть, прошла огни и воды. Как мама говорила: оторви да брось.

– Машенька, у вас есть какие-нибудь увлечения? – спросила меня Полина Григорьевна, поднося к губам чашку из нежнейшего фарфора. Мне свою даже страшно было в руки взять. Ещё и ручка у чашки была крохотная, я едва могла подцепить её пальцем, и из-за этого боялась уронить. А вот мать и сын (даже Слава, с его большой ладонью) спокойно пили чай.

Пока я соображала, что бы такое Полине Григорьевне ответить, Слава матери поведал:

– Да, мама. У Маши отличные вокальные данные. Она даже зарабатывала этим на жизнь.

Я-то уже поняла, что Слава ляпнул не то. Вон как Полина Григорьевна впилась взглядом в моё лицо, но тон Славы был невозмутим. Он добавил:

– Она отлично поёт и танцует.

– Замечательно. – Полина Григорьевна подарила мне ещё одну «открытую и добрую» улыбку, полную доброты и душевности.

В общем, я не слишком была воодушевлена произошедшим знакомством. И хотя мне никто не сказал слова против, и Полина Григорьевна была мила и вежлива со мной, я чувствовала, что я её совсем не впечатлила. Но Слава казался довольным. Улыбался и держал меня за руку.