Праздники случались нечасто. То есть дней, посвященных какому-либо из Небожителей, главных или рангом пониже, их родичам, помощникам и слугам, имелось вдоволь. Прибавить еще местных божков, известных порой лишь в одной деревне, а в придачу разных почитаемых личностей вроде легендарных предков, глав семейств и духовных подвижников, так, пожалуй, год превращался в сплошное торжество. Только вот назвать это настоящим праздником язык не поворачивался.

Нет, положенные ритуалы в Илдоке всегда соблюдали усердно, не сравнить с погрязшими в пороках соседями. Никакие жизненные невзгоды не заставили бы жителей страны пропустить первый день апреля – хоть дождь камней обрушится с неба, они обязательно, как сотни лет назад заведено, понесут в храм белого ягненка во славу младшего из Великой Троицы – лучезарного Винга. И августовская жертва громоподобному Каону – дары нового урожая – последует непременно. Каон – самый могучий из Богов, это знает каждый младенец, именно Каон владычествует в мире, только вот… почему-то самые обильные подношения собирались теперь в декабре.

Шу, седой угрюмый старец, единственная отрада для которого – прервать бытие земной твари. Старший из божественных Братьев имел мало приверженцев. Его редко любили, разве кто-то из особо отчаянных, зато все боялись. «Придет час, и наши нити судьбы обрежет каменный нож Шу», – пугали друг друга дети подслушанным от взрослых. Старец, конечно, не был ни демоном, ни злодеем, он лишь выполнял необходимое – завершал цикл жизни, дабы та смогла возродиться вновь. Но у кого не дрогнет сердце при мысли о неминучем конце? Собственном конце! Шу не знал сострадания, его не трогали мольбы и проклятья, а высшим подвигом для героев древних легенд считалось выкрасть у палача свою нить. Правда, скольким смельчакам такое удалось? То-то же.

Отсюда общая неприязнь. Страх. И поклонение. Не подкупить старика, так чуть задобрить. Чтобы чуть позже взялся иссохшими пальцами за твою паутинку, отодвинул ее на потом – ему ведь все равно, он веков не замечает, а человеку каждый день под солнцем дорог. Ради лишнего же годика и подавно ничего не пожалеешь. Оттого святилища Шу – разумеется, мрачные и громоздкие, порой вырубленные в темных недрах скал – на недостаток пожертвований не жаловались никогда. Не являлась секретом и закономерность: чем тяжелее вокруг, тем плотнее поток жаждущих поклониться седому богу. Голод, мор, война – люди тотчас вспоминают о бренности бытия, торопятся любой ценой вымолить еще немножко времени, каются и клянутся в чем угодно. Отступает беда – уцелевшие опять захватываются будничными хлопотами, опять созидают жизнь под опекой веселого Винга, копят богатства, славя Каона… Клятвы тонут в пыли забвения. До следующей напасти.

Ладно, очередной круговорот из бессчетного множества, на котором держится мир. Мудрецы уверяли: так было от сотворения Поднебесной и так будет впредь. Только вот… никакой мудрец не припоминал влияния храмов Шу, подобного нынешнему. Тут уж цикл явно не замыкался, что-то нарушилось в тонком механизме, устроенном Небожителями. А такое нарушение, хочешь не хочешь, ощутишь. Осознает не всякий, подыщет подтверждения с обоснованиями лишь гений, зато ощутит даже безмозглый дворовый пес, что брешет на каждую пичугу. Тогда он примется выть по ночам, вгоняя хозяев в еще большую тоску, те, покряхтев, соберут новые дары. Каковые понесут, естественно, к самому мрачному из окрестных храмов. А куда иначе? Беда ведь…

В Илдоке шла война. Вернее, не так – война шла кругом, везде. Острова Диадона жили войной. Давно жили, успели, чудилось, свыкнуться с непрерывностью череды битв, осад, триумфов и разоров. Истоки нынешней вакханалии терялись в памяти поколений – сражались деды, отцы, суждено сражаться и внукам. Разве есть иной способ существования?