В итоге её поразило, что Алан ничего не помнит до их встречи, даже вернувшееся воспоминания о другом мире позабыл. Поэтому дьяволица решила понемногу подключать его воспоминания маленькими обрывками, начиная с хороших и переходя к плохим. Лейла понимала, что её действия в теле Алана должны быть предельно осторожными и ограниченными, чтобы полностью не нарушить его естественный ход мыслей и воспоминаний. Иначе это может вызвать стресс и отказ вовсе вспоминать все произошедшие события.

Каждый раз, когда Лейла замечала, что начинает погружаться слишком глубоко в его воспоминания, она старалась моментально отвлечься и вернуть юношу в реальность. Всё происходило как борьба с самой собой, где каждая победа означала приближение к достижению цели, а каждое поражение могло обернуться катастрофой.

Алан чувствовал, что его разум как бы обволакивается густым туманом, который то и дело мешал ясно вспомнить происшедшее. Однако воспоминания с той аварии всё-таки вернулись: резкий шум колёс машин, пытающихся притормозить, вскрик матери, а после тяжёлое дыхание забивает полностью слуховой аппарат. Вернулись воспоминания и о прошлом мире, о сделке с Лейлой, – абсолютно всё, и это вызвало панику. Как вдруг снова сработал защитный механизм разума. Отчётливые образы прошлого, усиливающие страдание и вину, забывались уже через пару минут. Каждый раз, когда Алан пытался собрать кусочки прошлого, словно собирая пазл, он ощущал, как ускользает из рук последний фрагмент, потому что страх овладевал перед жутким образом прошлого. И даже с помощью дьяволицы не получалось собрать всю картину, чтобы она не разрушилась спустя десять минут или час. Несмотря на это, Лейла насильно возвращала воспоминания обратно, заставляла хранить их в памяти.

На пятый день Алан не сказал ни слова, не желал есть и пить. Опустошённый взгляд Рамиреса был направлен в потолок. Он часами глядел на него. В его глазах замерла тоска, одиночество и боль от утраты. Тысячи невысказанных слов и чувств застряли на кончике языка вместе с беспомощным криком, который очень сложно удержать, но внутренний барьер не позволял показать страх, панику, отчаяние.

Санитары заметили опустевший взгляд паренька некогда лучезарных глаз и искажённое лицо, не реагирующее на физическую боль от уколов. Рухнул беззаботный детский мир. В какой-то момент, когда уже казалось, что Алан окончательно погряз во мраке своих воспоминаний, произошёл неожиданный поворот событий.

В тот вечер, когда он упрямо отказывался от еды и общения, с предупреждающим стуком зашёл врач. Он взглянул на медсестру. Та сидела возле больничной койки с тарелкой каши. Она что-то прочитала в этом взгляде, поднялась со своего места и вышла из палаты, оставив перед этим тарелку с едой на столе.

– Привет, Алан. Прости, что побеспокоил, есть важный разговор.

Алан уже видел этого врача. Он не раз к нему заходил, чтобы узнать о состоянии своего пациента. Рик Хэнсон-Джейл – опытный хирург этой больницы и оперирующий Алана Рамиреса. А вот зашедшего за ним парня блондин видел впервые. Подросток явно чем-то недоволен, направленный взгляд на Алана укоризненно пронизывал его с пят до головы. Любой почувствует себя неловко, но Рамирес молчал не по этой причине, ему было всё равно на пришедших гостей. Он пустым взглядом смотрел на посетителей.

– Мы опросили дальних родственников из твоей семьи, к сожалению, ответа от них мы не получили. Поэтому я собираюсь подписать документы на опекунство.

Вполне ожидаемо, потому как самые близкие все мертвы, а дальние родственники из Мексики не в том финансовом положении, чтобы потянуть ещё один голодный рот и вообще приехать за ним в другую страну.