А еще через день уехали мы со Светой. Уже давно мне предлагали путевку в подмосковный санаторий, я отказывался, но теперь это оказалось невероятно своевременным. Сама мысль о том, что можно будет провести со Светой все выходные, никуда не торопясь, ни от кого не прячась, наполняла душу неизъяснимой сладостью. Я думал, что Свету придется долго уламывать и, если честно, даже не надеялся, но неожиданно она согласилась.

Она, вообще, стала какой-то новой, неузнаваемой. Тихой, молчаливой, много раз я ловил на себе ее спокойный и пристальный взгляд. Как будто что-то спросить хотела, но не решалась. Думала все время о чем-то.

Два дня провели мы с ней в этом подмосковном лесу. Жили в отдельном коттедже, покидая его лишь для вылазок в столовую или прогулок, и не было до нас никому никакого дела. Мы были предоставлены только самим себе и благодарили судьбу за такое невиданное счастье.

Вечерами бродили мы по асфальтовым дорожкам, еле заметным на обнажившейся земле, я прижимал любимую к себе, чуть озябшую, желанную, подолгу всматривался в любимые глаза, шептал всякие милые глупости…

Совершенно неожиданно в середине декабря нагрянула оттепель, стало совсем тепло, все выглядело так, словно природа вместе с нами растаяла от любви. А может быть, она плакала, выведав у судьбы продолжение нашей истории?

Клянусь тебе, никогда я не был счастливее, чем в те два дня. Наконец-то, между нами не было никаких преград, никаких условностей, никакой лжи, и я простил судьбе все прежние обиды.

Наши два дня пролетели, как две минуты. Я находился в твердой уверенности, что уже никогда не отпущу Свету, заранее простился с учебой, с планами на будущее, со всем тем, что окружало меня последние три с половиной года.

Наверняка придется работать, но я был готов к этому, ведь, учиться можно и на заочном. К тому же, нельзя сбрасывать со счетов мою спортивную карьеру. Конечно, официально в СССР спорт – любительский, но это же – только официально. Если Свете, все-таки, придется уволиться – тоже не беда, такие преподаватели везде нужны. А может, все и останется по-старому, кто знает? Она получит развод, мы сойдемся, с жильем тоже все как-нибудь образуется. Я не знал еще как, но был абсолютно уверен, что образуется.

Все это я рассказывал Свете, пока мы тряслись в электричке. Она слушала, гладила мою руку, улыбалась, когда я горячился.

Москва встретила нас слякотью и мокрым снегом, было зябко и неуютно. Мы долго прощались, стоя под расписанием рейсов, нас толкали, ругались, но, ни до кого и ни до чего не было нам дела.

Я хотел ехать со Светой, признаться, я очень боялся ревности ее мужа, но она спокойно сказала: «Не нужно». Сказала так, поцеловала меня и ушла. Я долго стоял, глядя ей вслед, будто грязная лестница метро могла вернуть мне ее, наши эти два дня. Потом отправился к себе.

Всю дорогу, в вагоне метро и потом, я представлял, что происходит сейчас у нее дома, клял себя за то, что согласился отпустить Свету одну, и даже не заметил Аллиного папашу, прохаживающегося у здания общежития. Только когда он окликнул меня, я увидел его.

«Ну, что ж, – подумал я, – может, так будет лучше. Объяснюсь сразу, чтобы потом к этому никогда не возвращаться».

Но, против моего ожидания, он приветливо улыбнулся, пожал мне руку – так не приветствуют врагов. Спросил, куда я пропал, почему не захожу. Я промямлил что-то, сбитый с толку. Да и что мне ему рассказывать? Что только что вернулся из романтического путешествия?

У губ Силича залегли резкие складки, он заговорил коротко, рублено:

– А он мне вдруг серьезно так говорит, есть разговор очень важный, может, прокатимся до дома? Тут кольнуло у меня в груди, не то, чтобы заподозрил я что-то, а просто неспокойно мне как-то стало. Нет, отвечаю, если хотите поговорить, приглашаю вас к себе. Не отдельная квартира, но поговорить тоже можно. Он согласился, не раздумывая. Пошли. Я весь напряженный, Света из головы не идет, этот еще увязался. А он – ничего, добродушный такой, насвистывает что-то даже.