– Для чего вся эта кутерьма – любовь, наслаждение, жизнь, – шептали её губы, – лучше покончить всё разом и дело с концом. Не надо в глаза смотреть людям, оправдываться перед ними, что она тут не причём – это работа Зозули.

В квартире была тишина. Нина встала и пошла к комоду, где у неё хранились медикаменты. Свет зажигать не стала, искала вслепую. Ей было больно, нестерпимо больно, грудь жгло, будто куском раскалённого железа касались сердца. Она вздрагивала, видя безысходность своего положения. Слёз не было, они испарились все разом. А перед глазами стоял мрак своего ужасного положения. Она нащупала нужную пачку таблеток, ссыпала их в ладонь и, не задумываясь, поднесла с ожесточением руку ко рту.

– Нина, не делай глупости из-за какого-то мерзавца. Он не стоит этого. Не для того тебя мать родила, скончавшись при родах, – услышала она встревоженный голос отца, – ей нельзя было рожать, но она это сделала только ради меня.

Таблетки посыпались из руки. Она сразу сникла и, упав снова на диван, горько зарыдала. Но это были уже очистительные слёзы.

Прохладно. Лёгкий ветерок, шаловливо набегая, играет в листве распустившихся деревьев. Особенно в это время нарядной кажется черёмуха. Она, как девушка в подвенечном платье, благоухает на всю округу. Пришёл её черёд, и вот она старается не упустить свое, отведённое природой время.

С танцев шли двое. Обоим было скучно сидеть дома в такую ночь, когда сама душа ищет чего-то нового, ещё неизведанного. Разговор не клеился, видно, парень был не очень разговорчив или хотел казаться настоящим мужчиной, а девушка боялась показаться слишком навязчивой. И так, они шли молча, временами перебрасываясь ничего не значащими словами. Девушка была в лёгкой одежде, она коченела и молчала. И вся она была маленькой и воздушной, подуй ветер и её унесёт. Белокурые волосы по последней моде были длинные и хорошо ухоженные, говорили сами за себя.

Девушка прыгала, чтобы согреться, но парень как-то не обращал на это внимание. Вскоре до него дошло. Он спросил:

– Люба, тебе холодно?

В ответ застучали её зубы. Он снял свой пиджак и накинул его на её худенькие плечи. Почувствовав тепло, ей почему-то стало радостно. Утонув в одеянии парня, девушка казалась смешной, и Володя, так звали парня, не выдержал и рассмеялся громко и весело. От хохота его смолистые волосы упали ему на лоб, и чем-то родным и близким пахнуло на девушку. Во всём его теле чувствовалась недюжинная сила, перешедшая от предков, и весёлый избалованный нрав, который пользуется большим спросом у слабовольных женщин. На какой-то миг Люба засмотрелась на него, и это ему показалось как бы сигналом к действию. Он прижал её к себе и начал крепко целовать. Его тело дышало жаром, и не было у девушки сил сопротивляться, когда руки парня заскользили по её телу. После этой встречи Володя избегал её, увлечённый лёгкими победами. А она плакала, что не сумела сдержать себя, ругая себя и его на чём свет стоит. А время шло. Как-то проходя улицу с подружками, она заметила его с друзьями. Он показывал на неё пальцем и надменно улыбался, видимо, со смаком рассказывал, что происходило в тот злополучный день для Любы, когда она доверилась ему в эту дивную ночь, когда запах черёмухи возбуждал её и его чувства. А какое было небо? Луна волшебница, прямо сказать, ласкала их. Люба вздохнула, увидев его:

– Эх, черёмуха и яркая луна, что же вы наделали со мной в тот день?

Подружки посмотрели на неё, но ничего не поняли. А она им не стала объяснять, всхлипнув чуть-чуть про себя. И вот сейчас, проходя мимо, Люба даже не обратила на него внимания, хотя внутри всё клокотало и пело. Самолюбование Володи Петушкова было подорвано, ведь так он был уверен, что она подойдёт к нему и начнёт высказывать свою боль, накопившуюся за эти месяцы разлуки. Это ему всегда нравилось, когда девушка вся в слезах, забыв обиды, подходила к нему. Этим он жил, испытывая огромное наслаждение. И вдруг такой провал. Друзья смотрели на него и надменно улыбались. И тут он понял, что жизнь дала огромную трещину.