Родители хотели, чтобы я пошла в 8-й класс, соответственно возрасту, на общее направление, чтобы не перегружать меня предметами, не входящими в русскую школьную программу. Главное – чтобы я выучила французский методом погружения. Упор же будет делаться на русскую школьную программу. Изучение латыни казалось им пустой тратой времени. Немецкий был обязательным предметом, но советские ученики обычно освобождались от него по просьбе родителей.

Я сдала вступительные экзамены. Математика показалась легкой – русская программа опережала местную. С французским же дело обстояло иначе. Я плохо помню, но, кажется, требовалось найти систему в цепочках тех или иных французских слов, а также найти синонимы и антонимы. Незнакомые слова я должна была подчеркивать. Подчеркивать пришлось много.

Вскоре после экзаменов отцу позвонили из администрации школы. Кажется, звонил сам директор. Он сказал, что мне определенно нужно идти на латинское направление, но также предложил подумать над тем, чтобы я пошла в 7-й класс, потому что это последний год, когда французская грамматика, орфография, глаголы и лексика преподаются отдельными предметами. То, что мне придется учиться с детьми на год младше, отцу не слишком понравилось, да и латынь казалась ему совершенно бесполезным предметом, но я слышала их разговор, и предложенный план пришелся мне по вкусу. Мне захотелось углубленно изучать французский, как учат его франкоговорящие дети. После экзамена я поняла, как плохо я его еще знаю.

Идея пойти на самое сложное отделение и учить латынь меня тоже привлекала, и я не хотела лишаться уроков немецкого. В результате в сентябре 1971 года я учила три иностранных языка: французский, немецкий и латынь. Тогда-то у меня и возник сам собой несложный, но весьма действенный способ изучения иностранных языков, которым я с тех пор пользуюсь. Я читала на языке столько, сколько могла, и каждый день заучивала по 10 новых слов. Вскоре у меня уже не набиралось 10 новых слов, и я снизила норму до пяти. Еще через какое-то время я ограничивалась двумя.

Однажды в наш класс пришел директор. После недолгого разговора о текущих школьных делах он вдруг спросил, почему мы решили учить латынь. Затем показал на меня и повторил вопрос. «Мне просто она нравится», – ответила я. Он сказал, что такой ответ – лучший из возможных. Я делала то, что мне нравилось. Но уже на том этапе этого было недостаточно. Мне хотелось добиваться при этом отличных результатов. Я убеждена: если действительно любишь то, что делаешь, ты обречен на успех. Я не верю в несчастную любовь. Настоящая любовь всегда взаимна. Секрет, по-моему, в том, чтобы не путать ее с честолюбием или слепым увлечением.

7-й класс я закончила первой в классе, и в середине 8-го мне предложили перейти на класс выше. Я согласилась. Мне пришлось отказаться от латыни, но на зимних каникулах я нагнала сверстников в немецком. Можете считать меня тщеславной, но я с большим удовольствием отметила изумление на лице преподавателя немецкого, когда он отдавал мне работу с «шестеркой» (высшая оценка в швейцарской школе) на первой же неделе обучения в 9-м классе. В то время я также начала учить английский. И 9-й я закончила первой ученицей.

За два месяца до своей смерти отец рассказал мне о разговоре с младшим коллегой. Случился он во время его второй командировки в Женеву. С тех пор как я жила там с родителями и ходила в местную школу, прошло больше 10 лет. К тому времени я уже вышла замуж и жила в Нью-Йорке. Видимо, ребенок того коллеги ходил в ту же школу, где училась я. Вот он и спросил у отца, прожившего в Женеве не один год, слышал ли он о русской девочке, ходившей в коллеж Бюде много лет назад, о которой до сих пор вспоминают как об особенно одаренной ученице. И отец ответил: «Конечно. Это моя дочь».