— Даниил Дунаев потерял душу пятнадцать лет назад, — сухо бросила Феличе. — Вы, дорогие коллеги, наверняка видели его в городе. В образе Прогонини.

И с тайным злорадством полюбовалась на совершенно одинаково вытаращенные глаза присутствующих.

Первой, как и положено по должности, пришла в себя Эльвира.

— Но ведь вамп... то есть вы… — Эльвира запнулась, не решаясь при Феличе произнести идиотское название. — Тогда он не способен творить? Вообще ничего, разве не так?! Да и потом, помню я, как Прогонини... гм... играл. Это же не игра была, это же ужас!

Твердохлебов озадаченно поскреб затылок.

— Все верно. — Феличе кивнула и кинула насмешливый взгляд на историка. — Такие, как мы с господином Б.К. Дорфом, не способны творить. Если же Дунаев собирается дать концерт — значит, кто-то или что-то вернуло ему душу. И высшие... пожалуй, и мусорщики тоже, постараются выяснить, как это получилось. И выяснять они будут — здесь.

— Ты тоже собираешься это выяснять? — Эльвира испытующе посмотрела ей в глаза.

— Разумеется. Возможно, я успею первой. А возможно, и нет. Понятия не имею, чем стал Дунаев.

Феличе дернула плечом и перевела взгляд за окно. Там, за окном, мерещился московский сентябрь, афиши с выразительным профилем, букет фиалок на библиотечной стойке…

Потом. Воспоминания — потом.

— Бойцы уже ждут, — закончил совещание Сенсей. — Господа педагоги могут быть свободны.

Раздавать инструкции бойцам, обсуждать подготовку к Посвящению и вправлять мозги Косте Десантуре остались Сенсей, Б.К. Дорф и Твердохлебов.

— Вечером у меня, — шепнула Феличе Сенсею, прежде чем покинуть директорский кабинет.

[1] Подробно эта история описана в рассказе «Время лилий» (прим. авт.)

[2] Имеется в виду герой романа Л. Войнич «Овод».

[3] Товарищ Твердохлебов принципиально не признает ни французских, ни испанских, ни китайских правил произношения и склонения. Только русские.

14. Глава 11, в которой юная девушка убеждается, что гулять по ночам в одиночестве - не самое романтичное занятие

Бал, бал, бал -

Штраус играет вальс!

Бал, бал, бал -

Ждут, королева, Вас!

Бал, бал, бал -

Морок, затмение...

О, королева, Вам -

Преображение![1]

Какой странный вальс, подумала Виола. С кем же я танцую, и где? Словно в ответ на ее мысли вспыхнули свечи: осветили актовый зал школы, недавно покрашенные красные доски сцены, тяжелый занавес, глянцево поблескивающий рояль...

С кем я танцую?!

...и сумасшедше яркие глаза напротив, восторженные глаза герцога Орсино.

Эти глаза манили, притягивали и обещали самое прекрасное на свете безумство — вместе, и этот вальс, и все что угодно — вместе!..

Виола шагнула к нему, ближе, еще ближе…

И проснулась.

Разом, словно фильм оборвался.

Несколько мгновений она не открывала глаз, пытаясь вернуться обратно в сон, так там было тепло и хорошо. Но сон не возвращался, а рядом… рядом что-то мешало. Горячее, большое, оно привалилось сзади и сопело.

Наверняка опять Рауль влез на постель и притворяется плюшевой игрушкой. Бесстыдник!

— Рауль, фу на тебя, — не открывая глаз, буркнула она и пихнула теплое-большое-сопящее локтем.

Сзади заворочалось, вздохнуло и что-то пробормотало. По-русски. И голос был совсем не Рауля.

Виола распахнула глаза.

И замерла, прилипнув взглядом к тому, кто спал рядом.

Это был он. Орсино из сна.

Дон.

Закрытые глаза, полукружья темных ресниц. Едва заметная улыбка. Растрепанные пряди на подушке. Из-под пледа видно голое смуглое плечо.

И его рука у нее на животе. Обнял во сне? И прижал так...

Кровь прилила к щекам. Можно... можно его тоже потрогать? Пока спит?

Осторожно, чтоб не разбудить, Виола провела пальцем по щеке. Укололась о щетину — но больно не было. Даже неприятно не было, наоборот. Ему идет вот так, немного небритым. И зачем он вообще бреется?