Очнулась я утром. Я лежала на своем диване, заботливо укрытая одеялом, привычно нащупала рядом с собой книжку – здесь родимая, никуда не делась. Приподняла голову, Леонардо исчез. – Фу…А я уж думала…

– Проснулась? – раздался скрипучий голос рядом.

Повернула голову – батюшки! Сидит болезный! Только что-то он двоиться стал. Протерла глаза – нет точно их двое теперь. Пригляделась, а второй-то симпатичный, молодой, и глаза у него такие большие, грустные. Так и знала, что тонкая душевная организация художника не вынесет соседство чайного гриба. Грибу-то что, он так и останется в банке прикрытой марлечкой, а вы, если не хотите делить с ним жилплощадь, пожалуйте на выход. Ибо обижать гриб Антонина Петровна никому не позволит.

Но то, что душа Рафаэля ко мне прибьется я не ожидала, и место тут уже занято другим титаном Возрождения. Они же с Леонардо вроде друг друга не выносят, а тут сидят рядышком и как два приятеля болтают и на меня искоса поглядывают. Натянула на голову одеяло и попыталась зарыться в подушку.

Гении долго мне прохлаждаться в постели не позволили, подняли. Купающаяся нагая дева ждет. Оба хотели писать купальщицу, чуть ли не до драки. После долгих пререканий и торговли решили, что купаться будут две нагие девы, а в кустах, естественно затаятся двое пастухов.

Леонардо позаимствовал мою левую руку, так как был левшой, а Рафаэлю осталась правая. И вот так моими руками они начали творить. Мне оставалось только молча смотреть на то, как мои руки порхают по большому холсту. Интересно, а откуда он у меня? Рафаэль собой что ли притащил?

Леонардо работал сосредоточенно, долго примеривался и скупыми штрихами лепил фигуру купальщицы, а Рафаэль, наоборот, болтал без умолку, не забывая между делом щипать меня за бок и нашептывать на ухо разные шуточки. Работал он размашисто с удовольствием, без конца исправляя и переделывая.

– Сынок, у тебя опять что-то с пропорциями, не то она у тебя длинная какая-то, не то кривая…

Рафаэль, нашептывающий в этот момент мне на ухо очередной анекдот из жизни гениев, удивленно разогнулся и оглядел свое творение, а потом бросил взгляд на половину Леонардо, – А вы, маэстро, опять автопортрет пишете? Ну сколько можно…

– Ну да, ну да, это мне говорит художник, который в каждой модели видит эту свою римскую…

– И такого сфумато еще поднапустили….

– Мое сфумато это – сфумато, а не то, что у тебя выходит – позор один. Я бы со стыда сгорел с таким сфумато.

– Да где уж нам, мы же с королями да герцогами не якшаемся, как некоторые.

– Ага, ты только с папами! И у каждого в любимцах. Поделись-ка, юноша, как тебе это удалось?

– Верите ли, только исключительно за счет своего таланта и умения ладить с людьми.

– Говори уж прямо – лизоблюдства и подхалимажа!

Рафаэль насупился, отвернулся и некоторое время рисовал свою деву молча, только карандаш в мох пальцах только что не крошился, а холст того и гляди мог задымиться. – Даже Буонарроти оценил моего Пророка Исайю! – обиженно проворчал он.

– Это который? – Леонардо сделал вид, что усиленно вспоминает, – Тот который только и умеет, что хороший мрамор портить?

Старец ткнул меня в бок и склонившись к уху прошептал, так, чтобы Рафаэль тоже услышал, – Я как-то рекомендовал задвинуть его каменного косоглазого болвана в самый дальний угол за зданием синьории во Флоренции…

Рафаэль фыркнул, не дав старцу договорить, – Когда вы расписывали Палаццо Веккьо совместно с Микеле, мы все наблюдали за вашими перепалками и гадали чья же борода будет целее.

Дружеская беседа двух мастеров постепенно перешла в острую фазу. Будучи темпераментными итальянцами, они эмоционально жестикулировали и моими руками, и своими призрачными, совершенно забыв о моем существовании. Тем более они, не стесняясь сыпали непереводимыми идиомами на языке Данте и Петрарки. Я не понимала ни слова, но при том общий смысл был предельно ясен – гении собачились. Уже вовсю по квартире летали клочки призрачной бороды Леонардо, а рукав красивого одеяния Рафаэля был почти оторван. Молодость побеждала опыт. Но опыт на то и опыт, чтобы придумать нестандартное решение. Леонардо, злорадно ухмыляясь, схватил моей рукой карандаш и принялся портить рисунок Рафаэля. Рафаэль пытался спасти свое произведение, отпихивая Лео. Потасовка все больше напоминала разборки двух пятиклассников у школьной доски.