Лиза тоже все чаще с ужасом думала о своей дальнейшей судьбе, содрогаясь от мысли, что придется пополнить ряды неудачниц.

Однажды Лиза спросила Светку, как она относится к гей-движению? Светка ответила довольно резко. Оказалось, что кого она однозначно не любила, так это педерастов. Лиза удивлялась. Обычно проститутки хорошо и даже снисходительно относятся к педикам, как люди относятся к своим братьям меньшим – собакам или кошкам. Но Светкина ненависть озадачивала. Поэтому Лиза уточнила: «Ты имеешь в виду геев узкого профиля или вообще?»

«И тех и других, – ответила подруга. – Потому что, когда пидарасы побеждают – тогда нет ни любви, ни философии, а есть только то, что чернь называет блаженством».

Вскоре Лиза заметила, что испытывает антипатию к мужчинам с косичками. Сказывалась Светкина шлифовка.

И так было день за днем, пока она жила у Светки на квартире, из вечера в вечер на Тверской, между Ямской и Калмыцкой – участок, где они работали, – когда вокруг неоновых ламп кружатся безумные мотыльки, а воздух пропитан запахами духов и жратвы из уличных забегаловок.

А хмурым утром, под влажным небом просыпающейся столицы, задремав на заднем сиденье такси, они ехали домой. Иногда таксист – рязанский или калужский мужик – просил разрешения у дам прихватить попутчика, припозднившегося ночного треш-тусовщика, бледного, с поднятым воротником, голосующего у обочины, – они миролюбиво соглашались. Таких мальчиков они жалели. Как правило, те были из малоимущих слоев. Они отчаянно мечтали приклеиться к сладкой жизни богемы. Но часто возвращались домой, не солоно стебавши.

Нравилась ли ей такая жизнь? На этот вопрос Лизе ответить было трудно. Другой жизни она не знала. Вернее, знала, но прежняя жизнь была еще гаже. Если не считать прекрасной поры студенчества.

Сложность не в том, чтобы ответить на вопрос, зачем мы живем, говорила Светка, зевая, а в том, чтобы не задавать его себе. Все мы шлюхи в мире наживы. «Lots of money? Love story. Got no money? I am sorry». «Много денег? Лав-стори. Нету денег? Сорри» – кредо московского «Night Flight».

– А как же Гегель? – слабо возражала Лиза. – С его звездным небом над головой и нравственным законом внутри?..

– Это сказал Кант.

– Ну пусть будет Кант… Дело в данном случае не в имени, а в принципе.

– Гегель-Мегель! Они не жили в эпоху гедонизма. Музыку сфер заглушила попса. Звездное небо надо мной не видно из-под крыши машины, в которой меня разложили. А внутри меня лишь безнравственный член…

* * *

…А какое-то время спустя Светка просто исчезла, никто ее больше не видел. Одни говорили, что она вышла замуж за какого-то шейха – то ли арабского, то ли сибирского; другие трепались про Америку. Более прозорливые и безжалостно-реалистичные предположили, что она откинулась от передозы. Толик это называл нырнуть всухую. Но вот уж об этом Лайзе думать совершенно не хотелось. И она поспешно свернула эксперименты с наркотиками, пока не поздно.

Ну, почти завязала – курица не птица, Белоруссия не заграница, марихуана не наркота.

* * *

Так новая сцена жизни развернулась перед Лайзой целиком, четко, резко и ясно высвеченная неоновыми огнями. На ней она была новичком, но уже считала своими все эти бесконечные километры прилавков, суету площадей, клубы и магазины. А еще у нее был благосклонный пастух по имени Толик, который так же мог рассказать дикарке обо всех хитроумных проволочках, на которых держится изнанка вещей. Про всех актеров на сцене, назвать их имена и спектакли, в которых они играют. Он дал ей почувствовать, что она среди них не чужая.