– Не волнуйтесь, пса уже унесли, сейчас унесут Петра, – сказал полковник Мурашко и громко щелкнул пальцами.

Тотчас из кухни вышли те двое, вытирая рукавами мокрые от чая губы. Подошли к тому, кто был накрыт саваном, взялись за носилки (труп, оказывается уже лежал на носилках) и, маневрируя, вышли из комнаты на лестницу.

– Я их убила?! – опять, на грани истерики, вскричала девушка.

– Да, знаете ли, наповал, – безразлично махнул рукой этот страшный человек.

– Как вы здесь оказались?

– Да вот шли к другу в гости выпить рюмку чая, а его укокошила любовница.

– Я не любовница! Мы только познакомились! я не виновата!..

– Тихо, тихо, соседи услышат. Вы тут со своей стрельбой и криками переполошите весь дом…

– Имейте в виду, – умерив голос, стала оправдываться Лиза, – что он пытался меня изнасиловать… и даже не сам, а с помощью своего жуткого пса. Господи, как это все мерзко, гадко, отвратительно!

– Однако вы лихо с ними расправились.

Его пасмурность рассеялась вдруг резким крикливым весельем, свойственным безъюморным людям. Но вообще, выражение его интеллигентного лица было проницательное и сосредоточенное. Он был, наверное, умен, хотя это замечалось не сразу.

– Мы, признаться, не ожидали от вас такой прыти. Впрочем, это даже хорошо, что вы такая… мужественная женщина.

– Ну, да… поневоле станешь прыткой. Вас когда-нибудь насиловал собачий кобель или вообще насиловали? – Лиза готовила аргументы в защиту своих действий на основе аффекта.

Мурашко всем свои видом дал понять, что его никогда не насиловали. Он сам, да, бывало, насиловал. Лиза поняла это по его глазам. В них сейчас было то же самое выражение, что и в глазах братвы, которые приходили на девичий субботник.

– Скажите, мне придется отвечать?.. за убийство? – спросила Лиза, натягивая на колени платье и прижимая руками подол.

Мурашко неопределенно пожал плечом.

– Ну, если будите с нами сотрудничать, мы вас отмажем, – смилостивился полковник. – Это дело мы взяли под свой контроль. Милицию мы не допустим. Это сугубо наше дело. Потому что… – ладно, открою вам секрет – убитые были нашими сотрудниками.

– И собака?

– А что тут удивительного.

– Но зачем?.. Зачем ему это нужно было? Вроде бы он показался мне порядочным человеком… Он что, сумасшедший извращенец? Это, знаете ли, не очень хорошо характеризует вашу организацию.

– Ну, – Мурашко распрямил пальцы и протянул руку, – позвольте уж нам самим решать, каким должен быть имидж нашего учреждения. – Он вернул руку на подлокотник. – Да, признаем. Пётр перегнул палку. Действовал слишком прямолинейно и грубо. А задание у него было простое – проверить вас на стрессоустойчивость.

– Меня?! На стрессо… Да меня каждый день проверяют на устойчивость! Какое вы право имеете! Чего вам надо? Да я на вас в суд подам!..

– Не советую. Тогда точно сядете за ограбление и убийство, с отягчающими…

– Какое ограбление, мать вашу?! – Лиза разошлась вовсю, её обуял праведный гнев.

Мурашко повернул голову к своему сотруднику, замаявшемуся уже стоять у дверей, и сказал: «Луис, поставь пленку».

Мужик со странным для россиянина именем, откуда-то имея на руках кассету, подошел к видику, запустил её в нутро аппарата, кургузым пальцем нажал «PLAY». На вспыхнувшем экране Лиза увидела комнату Петра в черно-белом изображении.

– Это снимала камера наблюдения, установленная в квартире нашего сотрудника, известного вам Петра, – пояснял немой фильм полковник Мурашко. – Вот как развивались события.

Лиза увидела, как эти события развивались, и увиденное ей совсем не понравилось. Комната долго была пуста, даже пса не было видно. Вдруг из коридора в комнату вошла женщина. Её запечатлели со спины. Камера не очень удачно была установлена. Лиза с удивлением узнала себя. Вернее, не себя, этого не может быть, а женщину, одетую в точности, как Лиза. Типаж вообще-то подобрали довольно точный. Женщина воровски оглядела комнату, и камера, наконец, показала её лицо. Правда, издалека и не четко. Глаза женщины закрывали огромные черные очки. Но, в общем-то, она была похожа на Лизу, Лиза вынуждена была это признать.