Помимо профессиональных неудач, Иза терзалась и домашними проблемами. В квартире объявился племянник Нины Максимовны, некто Коля. Он приехал из Сибири, где (за кражу колосков или за что-то подобное) отбывал срок. Больной туберкулезом, тихий, безобидный, он сразу нашел в двоюродном брате открытую душу и жадного слушателя. Спать Колю пристроили на кухне, там они пили водку, разговаривали, по просьбе брата бывший сиделец тихо пел жалостливые лагерные песни. Как вспоминал Абдулов, «схлестнулись» они с Володей на неделю, если не больше… А вскоре после этого Володя разразился своим первым блоком «уличных» песен.

Существовал еще один раздражитель: у сына соседки Гиси Моисеевны Миши без конца толклись какие-то молодые люди. Шумели, спорили, хохотали. Володя у них часами пропадал. Потом восторгался, какие замечательные ребята.

– Кто они такие? – учиняла допрос Иза.

– Сережа Муратов, на телевидении работает. Помнишь, года три назад была такая передача по телевизору «ВВВ» – вечер веселых вопросов?..

– Ну, помню.

– Он был ведущим. Еще Алик Аксельрод, врач, кажется. Они сейчас с Мишкой новую передачу делают. Послушай, только что фразочку услышал: «У меня перестал болеть зуб, и я спокойно слез со стены». Как?

– Смешно. Ну, а ты при чем?

– А я так не умею. Я – народ. Они на мне свои хохмы проверяют. Например, название для своей передачи – «КВН».

– Почему КВН?

– Ну вспомни, как этот деревянный гроб с экранчиком называется? КВН? Только название телевизора – по первым буквам инициалов его создателей. А у них – «Клуб веселых и находчивых». Спросили мое мнение, я сказал: «Класс!» Скоро выйдет, обязательно надо будет посмотреть…

Изу мучила ревность к Володиным друзьям, которым он отдавал массу времени. Бесила иезуитская манера мужа звонить по вечерам от кого-нибудь из приятелей и говорить: «Я еду». Потом, минут через 15, сообщать: «Выезжаю». Спустя полчаса – очередной звонок: «Я уже еду». И так он «ехал» часами…

Тогда Иза пошла на женскую хитрость. По ее просьбе на вечерний звонок Володи отозвалась Гися Моисеевна и невинным голосом сообщила, что Изочки нет, мол, оделась, «как экспонат», и ушла. А куда, неведомо. Ревнивец обзванивал всех подруг Изы, мчался домой и, конечно же, заставал жену на диване с журналом мод в руках.

Она не отрицала, что они частенько ссорились. Владимир, безусловно, не был ангелом. Но она не могла устоять, когда он, пунцовый от упреков, тихо и ласково говорил ей: «Изуль, ты только не сутулься». Или что-то в этом роде.

Семейный бюджет трещал по швам. Иза плакалась в жилетку мужа: «Володя, нет денег». Жилетки, впрочем, тоже не было. Но он кротко говорил: «Ничего, Изуль, добудем». «Как он добывал, меня это не очень интересовало, – признавалась она. – Он был муж. Он меня даже к портнихе возил. Помню, привез как-то отрез – серебряный, под березку. А пальто кораллового цвета с начесом!.. Сам надел, сам обул, сам причесал…»

А потом еще спел, нахал: «Одел-обул и вытащил ив грязи…» В доме появился новый член семьи – гитара.

Своими откровениями Иза выдавала себя с головой: «…Трудно себе представить, какой это был кошмар – первые Володины шаги в постижении игры на гитаре. Часами он мог сидеть, выбивая всего лишь ритм, и заунывно тянуть одну и ту же цыганскую песню, где были такие «бессмертные» слова: «…ны-ны-ны, есть ведро, в нем нет воды, значит, нам не миновать беды»… Когда по ночам зудело его бесконечное «ны-ны-ны», мне на самом деле начинало казаться, что беды какой-то точно не избежать… Мучил меня своим бреньканьем. Песням, которые он тогда сочинял, я не придавала никакого значения, и время от времени злилась, что гитаре достается больше внимания, чем мне…» На всякий случай, уточняла: «…Я, как примерная супруга, приносила ему кофе и старалась не мешать… Иногда даже поднимала бунт… Мне казалось – нельзя заниматься никакими песнями! Надо заниматься только женой!»