Лидди грела руки горячим дыханием, поднося их ко рту. Перчатки кто-то украл в школе, а новые купить не успели. Она представляла, как маменька заварит ей чай с молоком и сахаром. А папенька поднимется к ним из мастерской и расскажет новую шутку про барабанщика из цирка. Лидди же в свою очередь про волшебный фонарь утаит и сделает вид, что заняла пенс Фанни. Её, конечно, отругают немного, не время деньгами разбрасываться. Дела шли худо, но всё равно маменька обещала купить к чаю шотландские лепёшки. Купит ли?

Лидди спустилась с моста и вышла на улицу. Ох и шумно там было. Молочница переговаривалась с пьяницей. Десять пенсов ей задолжал. Это не хухры-мухры. Чуть до драки не дошло. Стихло. А потом вдруг послышалось: «Мяу». Мяу да мяу. Не почудилось значит. Лидди сразу подумала про чёрненького своего Леопольда, который убежал весной ещё. Может, вернулся уже? А говорили, собаки сгрызли. Только непонятно было, откуда звук идёт.

Она огляделась влево-вправо. Не разглядеть Леопольда. Мяуканье доносилось откуда-то из переулка из-под почтовой кибитки. И кибитка чёрная, и кошка чёрная, и вечер такой же. Ничего не видно. Были бы спички с собой, но в школу ей их не давали. «Вот так оставлять это нельзя, вдруг и правда он», – подумала Лидди. Она не забывала о Леопольде ни на день с мая. Ждала, что вернётся, и почти потеряла надежду, но теперь… Присела на корточки возле огромного колеса. Её длинные косы коснулись земли. Она протянула руку. Мягкое что-то, но точно не Леопольд.

Скрип.

Чёрная дверь открылась, и большая великанья рука утащила её внутрь. Снова скрип. Темнота вдруг стала темнее прежнего. Не было ни просвета. Пахло вновь табаком, потом и сеном. Да так сильно, что глаза щипало. Рот слипся отчего-то, она даже вскрикнуть не успела. Наверное, попала в вечное царство и едет к вратам. А молитву, что там будут спрашивать, так и не выучила.

Телега катилась по брусчатке, уж очень похожей на ту, что лежала в Хаддерсфилде. Лидди наконец поняла, что ни в какое небесное царство она не едет. И схватил её не дьявол, не ангел и даже не колдун. Дорога стала помягче, уже не так болтало из стороны в сторону. Тело онемело от страха. Она пошарила дрожащей рукой в темноте, что-то тёплое находилось за её спиной. Жесткая щетина, очертания плеч и рук. Всё-таки человек.

– Мистер, мне надо домой, – прощебетала Лидди.

– Мы тебя туда и везем.

– Он в другой стороне.

Ответа её замечание не удостоилось.

– Прошу, пожалуйста, маменька будет волноваться.

– Мне до твоей маменьки, как до Свазиленда – никакого дела, – резко проговорил он, сжав плечо Лидди до боли, и она затряслась от страха.

Кибитка наехала на кочку, и Лидди ударилась головой о жёсткую стену деревянной коробки, в которой сидела с незнакомцам. Она завыла от боли, лицо стало влажным от слёз, и из носа протянулась длинная сопля.

– Больше поплачешь – меньше потеть будешь.

Лидди это нисколько не обрадовало. Она стукнула кулаком по торчащей сбоку коленке, укусила людоедскую руку и попыталась на ходу открыть дверцу, чтобы выпрыгнуть, но силёнок не хватило. Незнакомец снова её схватил и потянул за сапожок, которым получил тут же по носу. Людоед заревел как лев. И тут кибитка остановилась, дорога закончилась. Только большой радости это не принесло.

Дверца отворилась. Снаружи стояли двое, освещаемые керосиновой лампой. Тот, что посветлее, спросил густым басовитым голосом:

– Что тут у вас творится за чертовщина?

– Эта дрянь меня укусила, и нос чуть не сломала, – он сплюнул на землю чёрный сгусток, наклонившись за край кибитки. – А, может, и сломала. Поговори с ней.