Миссис Силсберн снова повернулась к заднему сиденью и одарила матрону едва ли не блаженной улыбкой.

– Хоть кто-нибудь видел на свадьбе его людей? – поинтересовалась она с легким нажимом, выдававшим безупречное воспитание, на личном местоимении.

Ответ матроны прозвучал с губительной громкостью:

– Нет. Они все на Западном побережье или где-нибудь еще. Просто попадись они мне.

Ее муж снова издал смешок.

– Ну и что бы ты сделала, дорогая? – спросил он и безучастно подмигнул мне.

– Ну я не знаю, но что-нибудь бы сделала, – сказала матрона. Смешок слева от нее прозвучал чуть громче. – Да, сделала бы, – настаивала она. – Я бы нашла, что им сказать. Серьезно. Божечки, – она заговорила с возраставшим апломбом, словно сообразив, что, с подачи ее мужа, все мы, в радиусе слышимости, находили что-то привлекательно-прямолинейное в ее чувстве справедливости, пусть сколь угодно незрелом или непрактичном. – Я не знаю, что бы я сказала им. Наверно, выпалила бы что-нибудь идиотское. Но божечки. Честно! У меня просто сил нет смотреть, как кому-то сходит с рук форменное убийство. У меня кровь закипает, – она чуть притихла ровно настолько, чтобы дождаться наигранно-сочувственного взгляда от миссис Силсберн. Мы с миссис Силсберн теперь сидели, полностью развернувшись на откидных сиденьях с самым светским видом. – Я серьезно, – сказала матрона. – Нельзя просто фланировать по жизни, делая людям больно, когда тебе хочется.

– Боюсь я очень мало знаю о молодом человеке, – сказала миссис Силсберн мягко. – Между прочим, я его даже не видела. Впервые, когда я услышала, что Мюриел помолвлена…

– Никто его не видел, – сказала матрона весьма задиристо. – Я – и то не видела. Мы два раза репетировали, и оба раза его место приходилось занимать бедному папаше Мюриел, просто потому, что его дурацкий самолет не мог вылететь. Он должен был махнуть сюда в прошлый вторник, вечером, на армейском самолете, но там шел снег или что-то такое в этом дурацком Колорадо или в Аризоне, каком-то таком дурацком месте, и он прилетел только в час ночи, вчера. И вот – в такой безбожный час – он звонит Мюриел по телефону откуда-то с Лонг-Айленда или вроде того и просит встретиться с ним в фойе какого-то ужасного отеля, чтобы они могли поговорить, – матрона выразительно передернулась. – А вы ведь знаете Мюриел. Она до того покладиста, что дает собой помыкать каждому встречному-поперечному. Вот что меня бесит. Всегда таким хорошим людям достается в конце… В общем, она одевается, садится в кеб и торчит в каком-то ужасном фойе, разговаривая с ним до без четверти пяти утра, – матрона выпустила из цепкой хватки букет гардений и сжала два кулака. – У-у, зла на него не хватает! – сказала она.

– А что за отель? – спросил я матрону. – Вы не знаете?

Я попытался придать голосу самую спокойную интонацию, как если бы, к примеру, мой отец работал в отельном бизнесе, и я проявлял определенный, вполне понятный сыновний интерес к тому, где люди останавливаются в Нью-Йорке. На самом же деле мой вопрос почти ничего не значил. Я просто, можно сказать, думал вслух. Меня заинтересовало то, что брат попросил свою невесту встретиться с ним в фойе отеля, а не в своей пустой, никем не занятой квартире. Подобный поступок был вполне в его духе, но тем не менее пробуждал во мне умеренный интерес.

– Я не знаю, что за отель, – сказала матрона раздраженно. – Просто какой-то отель, – она уставилась на меня. – А что? – спросила она требовательно. – Вы не друг ли ему?

В ее взгляде было нечто однозначно устрашающее. Казалось, на меня смотрит толпа женщин, которые в другом времени и при других обстоятельствах занимались бы вязанием возле самой гильотины. Меня всю жизнь пугают толпы, любого рода.