Многие немецкие солдаты других расквартированных во Франции дивизий были или слишком пожилыми, или, наоборот, слишком юными. Писатель Генрих Бёлль, служивший тогда в 348-й пехотной дивизии в звании обер-ефрейтора, записал: «Как печально смотреть на этих детей, одетых в серую форму!» Пехота выглядела неважно: лучших новобранцев направляли в эсэсовские части, воздушно-десантные дивизии люфтваффе или же в танковые корпуса. «В пехотные дивизии не присылали полноценного пополнения, – сказал об этом генерал Байерляйн. – Это была одна из главных причин того, что приходилось слишком подолгу держать на передовой танковые части».

Немалое число солдат на западе составляли призывники из Эльзаса, Лотарингии, а также те, кого именовали «фольксдойче». Таковыми считались лица немецкого происхождения, родившиеся в Центральной Европе – от Балтики до Черного моря, хотя не все они говорили по-немецки, а кое-кто этого языка даже не понимал. Насильно мобилизовали в армию даже поляков.

Почти пятая часть личного состава 7-й армии – это урожденные поляки или «восточные войска» (Osttruppen), набранные из советских военнопленных. Многие из последних добровольно пошли на службу к немцам только ради того, чтобы не умереть от голода и болезней в лагерях для военнопленных. Попытка использовать их на Восточном фронте не увенчалась особым успехом, поэтому фашисты постепенно отвели их оттуда и включили в состав РОА (Русской освободительной армии) генерала Андрея Власова. Львиную долю РОА отправили во Францию. Они были разбиты на батальоны, но отношение немцев к славянским «недочеловекам» (Untermenschen) не стало лучше. Как и на оккупированной территории СССР, их и здесь часто посылали воевать против партизан. Генерал-фельдмаршал фон Рундштедт согласился с мыслью о том, что их присутствие, а особенно склонность к грабежам «должны помочь французам представить себе, что будет, если во Францию придет Красная армия».

Немецкие офицеры и унтер-офицеры, которые командовали подразделениями РОА, весьма опасались получить от своих подчиненных пулю в спину, как только начнутся серьезные бои. Некоторые солдаты из этих «восточных войск» перешли на сторону французских партизан, многие другие при первой возможности сдались союзникам, хотя вторичная перебежка не спасла их в конце войны от возмездия Сталина. Во всяком случае, все попытки немцев подкрепить моральный дух РОА разжиганием ненависти к западным союзникам – «американским и английским плутократам» – с треском провалились. Всего два-три подразделения, в их числе «Восточный батальон Губер», будут по-настоящему драться против англо-американцев.

В глазах мирных французов эти «восточные войска» выглядели непривычно. Один житель городка Монтбур на полуострове Котантен, где впоследствии разгорелись жаркие бои, с удивлением глядел, как по улице марширует грузинский батальон с восседающим на серой лошади командиром впереди. Они пели какую-то совершенно незнакомую песню, «ничего похожего на немецкие марши, которые звенели у нас в ушах с 1940 г.».

Французы, которые частенько называли фольксдойче «немецкими задницами», испытывали сочувствие к призванным в немецкую армию полякам. Одна женщина в Байе слышала от них, что верные люди из Варшавы им сообщили: пусть как можно скорее сдаются в плен союзникам, и тогда их зачислят в польскую армию генерала Андерса, которая воюет в составе английских войск. Поляки также ухитрились рассказать французам об эсэсовских лагерях смерти. В их существование многие не верили вообще, особенно если рассказы сопровождались явными сказками – например, о том, что трупы евреев перемалывают и используют для производства сахара. Поляки, служившие в немецкой армии, предвидели и то, что ожидает их страну, когда туда придет наступающая Красная армия. «Вас-то освободят, – говорили они французам, – а нас ждет оккупация на долгие годы».