Гейр фон Швеппенбург, бывший германский военный атташе в Лондоне, немного похожий лицом и фигурой на Фридриха Великого, был гораздо образованнее и утонченнее большинства своих современников, однако он подчеркивал свое умственное превосходство и этим нажил себе немало врагов, особенно в ставке фюрера и верхушке СС, которая сомневалась в его политической преданности режиму. Занимая пост командующего танковой армейской группой «Запад», он вместе с Гудерианом считал, что мощный танковый кулак необходимо сосредоточить в лесах к северу от Парижа, чтобы одним ударом сбросить противника обратно в море.

Роммель, который отличился с самого начала как бесстрашный командир танковых соединений, теперь был научен горьким опытом сражений в Северной Африке. К тому же он учитывал полнейшее превосходство англо-американцев в воздухе над северо-западной Европой и поэтому считал, что танковым дивизиям, оттянутым с фронта для контрудара, просто не дадут вовремя дойти до района боевых действий и нанести этот удар. Не приходится удивляться тому, что в результате разногласий, постоянного вмешательства Гитлера и запутанной системы командования был достигнут компромисс в худшем варианте: ни Гейр, ни Роммель не получили права командовать всеми танковыми дивизиями, их можно было применить лишь по личному распоряжению фюрера.

Все более утверждаясь в мысли о том, что союзники могут высадиться в Нормандии, Роммель чаще и чаще инспектировал береговую оборону этого участка. Думалось ему о том, что бухта с длинной, изгибающейся дугой береговой линией (тот самый участок, которому союзники дали кодовое наименование «Омаха») очень похож на залив Салерно, где англо-американцы высадились на землю Италии. Роммель действовал неутомимо, поскольку не сомневался, что исход сражения определится в первые же два дня боев. В бетонных укрытиях разместили башни, снятые с трофейных французских танков, захваченных в 1940 г. Эти доты стали называть «тобруками» – по имени городка в Северной Африке, где произошла знаменитая битва. Согнали подневольных рабочих-французов и пленных итальянцев и заставили воздвигать высокие столбы, призванные помешать приземлению планеров на тех площадках, которые немецкими офицерами-десантниками были признаны наиболее вероятными точками высадки. Леса этих столбов прозвали «спаржей Роммеля».

Энергия, которую развил командующий группой армий, смущала многих командиров частей: чем больше времени уходило на оборонительные сооружения, тем меньше его оставалось для боевой подготовки личного состава. Остро ощущалась нехватка боеприпасов для учебных стрельб – возможно, этим отчасти объясняется плохая в целом стрельба большинства немецких частей. Роммель настоял также на резком увеличении количества минных заграждений. Позднее пленные говорили одному английскому офицеру, что многие офицеры ограничились созданием ложных минных полей – лишь бы успокоить своего требовательного командующего. Предполагалось, что он не станет самолично соваться на каждое поле, чтобы удостовериться, настоящее оно или нет.

Теоретически под командованием Рундштедта находилось полтора миллиона солдат и офицеров вермахта, хотя люфтваффе и кригсмарине ему не подчинялись. Армейские части общей численностью в 850 000 человек имели разную степень боеготовности. Из тридцати шести пехотных дивизий чуть меньше половины имели транспортные средства и артиллерийские тягачи. Остальные были предназначены исключительно для обороны побережья. В состав некоторых даже входили «инвалидные батальоны», солдаты которых страдали язвой желудка, пережили ранения в живот или плохо слышали – последнее трудно себе представить: как же они могли расслышать подаваемые в бою команды?