– Не за что, дорогая. Когда-нибудь сочтёмся.

Мужчины дежурили во дворе каждую ночь в соответствии с установленным графиком. Вот и сейчас у калитки сидели Иван и дядька Тихон, резались в карты и тихо переговаривались. С такого расстояния можно было разобрать лишь отдельные слова – «караси», «ушица» и «воблер[1]». Иван всё больше молчал, а дядька очень эмоционально размахивал руками, вздыхал и горестно качал головой. Видимо, скучал по рыбалке. При этом ни один, ни другой не повышали голоса, чтобы не привлечь чьего-нибудь внимания с той стороны забора.

– Совушка, как думаешь, будет ли лучше? Или это глупые надежды? Может, Аристархова права, и мы одно из немногих сообществ, где люди сохранили человеческое лицо? Смотри – Ваня и дядя Тихон вполне мирно ностальгируют по рыбной ловле, у нас есть еда, хоть и скудная, вода, хоть и в ограниченном количестве. Мы не скатились в разврат, мы ухаживаем за своими стариками, воспитываем детей. Вспомни только, что рассказывают странники. И как они готовы целовать руки Ксении, когда им разрешают остаться.

Сова раскинула крылья и издала резкий, пронзительный крик, от которого по спине Софьи побежали мурашки. Дежурные по воротам всполошились, но лишь слегка – поняв, что слышат голос какой-то ночной птицы, быстро успокоились. Пернатая вновь превратилась в пушистый столбик и презрительно уставилась на собеседницу.

– Да, да, ты права, конечно. Глупость я сказала. Никто не знает, по каким критериям настоятельница отсеивает новичков. Может, она специально выбирает тех, кто жил в страшных условиях. Чтобы остальные ужасались и радовались тому, что имеют.

Догадка оказалась такой логичной, что Кривицкая ушла в себя и не сразу отреагировала на посторонние звуки.

Стучали в ворота – громко, настойчиво. И кричали что-то на незнакомом языке с просительной интонацией. Иван встрепенулся и побежал в церковь – в ней жили дьяконы и матушка Ксения. А дядя Тихон неторопливо открыл ящик, на котором до этого сидел Ваня, достал двухлитровую пластиковую бутылку и двинулся к забору.

Софья не раз уже видела эту процедуру в дневное время – ходока просят просунуть ладонь в специальную щель, для проверки. Если святая вода не причиняет вреда, значит, в обитель просится настоящий человек. Если гость отказывается от тестирования – его проблемы. Даже разговаривать не станут, не то что внутрь пускать.

Три месяца назад Кривицкая вот так же сидела наверху, нежничала с совой и скучала по давно прошедшим дням. И точно так же кто-то постучался в ворота. Все смутные эмоции, вся необъяснимая ненависть к настоятельнице и её помощникам в ту ночь получили объяснение. Хромушка была уверена – сегодня она увидит то же самое. От церкви уже спешила элита «Родника веры».

Чернокожие гости плакали и смеялись одновременно. Они не знали, как выразить радость от встречи с людьми, поэтому то пытались дотронуться до жителей храма, то упасть на колени. Соня наблюдала за происходящим, поэтому не сразу заметила, что Иван из церкви не вышел. И дьякон Данила не появился. В прошлый раз его тоже не было, может, поэтому к нему единственному Хромушка не испытывала жгучей ненависти.

Вопросы гостям задавал Жорж – беседа шла на иностранном языке. Аристархова что-то уточняла, дьякон переводил, Дарья, не обращая внимания на ходоков, следила за окнами приходского дома. Софья, зная по прошлому разу, что именно так и будет, с самого начала легла на живот и постаралась слиться с крышей.

Больше всех радовался дядька Тихон – он с таким восторгом смотрел на новичков, что не заметил, как к нему со спины подошёл Сергей. Мягкая, еле заметная вспышка в ладонях дьякона, и Тихон молча завалился набок. Сергей едва успел подхватить дежурного, потом оттащил к воротам и бережно усадил на лавку.