Когда мужчина с ребёнком приблизились, Благота смог разглядеть их одежду. Крестьяне. На девочке недоставало одежды для такого времени года. Неудивительно, что она была не в состоянии вымолвить ни звука. Она выглядела настолько худой и хрупкой, будто сложенной из птичьих косточек. Едва ли она могла понимать, что с ней происходило.

Неожиданно девочка обессиленно осела на землю. Мужчина дёрнул её за руку с такой силой, что казалось, мог покалечить. Девочка слабо захныкала.

Благота попытался сглотнуть ком в горле. Он знал на своём горьком опыте, что всё происходящее с ним в такие моменты – всего лишь морок. Сон. И всё же порой сдерживать себя не удавалось. Он начинал верить в то, что происходило перед его глазами.

– Заканчивайте уже, – вздохнул Благота, не отрывая взгляда от девочки, раздирающей колени о ветви и смёрзшуюся траву.

– Папенька…

– Заткнись, – мужчина отпустил руку ребёнка. – Ни черта я тебе не папенька. Твоя мать, змея подколодная, нагуляла тебя по глупости.

– Мне страшно, – простуженным голосом заплакала девочка. – Пойдём домой.

Мужчина отступил от ребёнка, покачнулся, схватился за шапку на голове, будто в пьяном бреду.

– Ну уж нет, – дыхание его становилось всё тяжелее с каждым оброненным словом. – Довольно мы тебя терпели. В голодную пору и подавно.

– Папенька.

– Заткнись. Нам нечего есть. А ты – ты не моя дочь. Значит, я не твой отец. Ты всего лишь жалкий выродок. Грех своей матери! И это, стало быть, твоё наказание.

Девочка подняла на мужчину взгляд из-под спутанных волос.

– Прости… прости, папенька. Я больше не буду.

– Заткнись, – мужчина оскалил зубы.

– Я обещаю быть послушной…

– Заткнись, – он с готовностью сжал кулак.

Благота отвернулся, но мужчина орал так истошно, а девочка плакала так тихо, что он догадался – ему никуда не деться от этого видения. Когда Благота снова взглянул в их сторону, мужчина вставал с земли, тяжело опираясь на колено. Костяшки пальцев его были раскрашены кровью.

Девочка не шевелилась, лежала как изломанная иконка в замёрзшей грязи, спрятав лицо за мокрыми от идущего снега волосами.

– Не смей… – пропыхтел мужчина. – Не смей больше возвращаться… И не смей глядеть на меня своими жалобными глазами, будто во всём виноват я!

Благоте казалось, прошла целая вечность, прежде чем мужчина вскинул тревожный взгляд и уставился в его сторону. Благота нахмурился. Обычно видения не способны были заметить его присутствия. Он всегда оставался лишь сторонним наблюдателем. Неужели в этот раз всё могло быть иначе?

Но тут произошло то, чего Благота ожидать не мог. Мужчина страшно закричал, схватился за голову. Глаза его закатились под лоб, рот перекосило в страдальческом стоне. Из носа пошла кровь.

– Умоляю! – опадая на колени, вскричал мужчина. – Нет!.. Прекрати! Кто-нибудь! На помощь! Помогите… мне!

Благота кашлянул. Его собственное дыхание сковало вслед за дыханием просящего пощады мужчины. Благота прислонил руку к виску, согнулся пополам. Его начинало трясти, ломать изнутри.

Благота догадался обернуться себе за спину. Ведь мужчина, прежде чем с ним стало происходить немыслимое, смотрел именно в ту сторону, а вовсе не на него.

Смильяна выглядела иначе. В волосах вилы не было синих цветов, локоны казались тёмными в сумерках и были собраны в причудливое плетение, скрепленное сухими лозами. Из одежды она носила белый саван заместо цветной ткани.

Выглядела Смильяна как явившаяся перед рассветом покойница. Чудовищней было наблюдать вилу в столь лёгкой одежде и босиком на мёрзлой земле.

Благота закричал, когда поток сознания Смильяны ворвался в его голову, – в этот раз сильнее, беспощадней, нежели во время их первой встречи.