Выглянувшее из-за туч полуденное солнце припекало спину сквозь одежду. Благота с опаской покосился вниз с крутого склона, приседая к влажной земле. Натоптанная звериная тропа давно растаяла в высокой траве. Каждый новый шаг приходилось делать вслепую.

Благота сглотнул от страха, отвернулся. Вила ждала его наверху, в тенистых зарослях. Она в тягостном молчании наблюдала за его неуклюжим подъёмом. Благоте пришло в голову, что виле доставляет удовольствие созерцать его страдания. С каждым разом она выбирала всё более хитрые пути. Сама же вила выглядела решительно не уставшей.

Между тем Благота надеялся, что в случае его падения со скалы господица Скалы Слёз не станет лить горькие слёзы после его смерти, а проявит снисхождение и дарует ему должное исцеление. Благота остановился возле кустов шиповника, выставляя осиновую палку в траву и почёсывая сгоревшую на солнце шею. Что-то привлекло его внимание в зарослях на соседнем хребте.

Три горных серны с тёмными масками шерсти на вытянутых головах пробирались в сторону леса. Последняя из них остановилась, увлеченная побегами шиповника.

В животе у Благоты заурчало. Он тоскливо поморщился, пытаясь вспомнить, когда последний раз ел тёплую пищу.

– То, о чём ты говоришь, – сверху донесся задумчивый голос вилы, – далеко отсюда.

– Верно, – Благота заставил себя продолжить подъём. – Княжество Инверия там, на северо-западе. Два месяца пути. Может, меньше – если будет везти.

– Север, юг. Разницы никакой, если говорить о сделке с божеством. Мизгирь. Ему некуда бежать и прятаться. Явидь станет следовать, станет прятаться в людях. В случайностях.

– Разве я сказал, что он пытался бежать и прятаться? Снова заглядываешь вперёд… господица.

Благота добрался до спасительной тени, встал рядом с вилой. Она не шелохнулась, скрещивая их взгляды. В этот раз её глаза оказались цвета зазеленевшего после дождя хмеля, прорастающего в долине Кантар, откуда он был родом.

– Твои глаза как зеркальца, – вырвалось у него.

– Знаю. Такие же пустые.

– Что? Нет. Я имел в виду вовсе не это. Они сияют, как зеркальце. Причудливо отражают свет. О, солнце! Неужто ты обиделась? Тогда прошу, залезь мне в голову, чтобы убедиться, что я не вру. Только не так сильно, как в прошлый раз.

– Знаю, что не врёшь. Твоё сердце очень громкое.

Вила возобновила молчание, опустив ресницы. Лёгкий ветер качнул её густые спутавшиеся волосы, сплетая золотисто-русые и серебряные пряди. Благота успел заметить обнаженное ухо вилы – маленькое и аккуратное, едва заостренное.

– Как давно ты?.. Кхм. Как давно ты на этой горе?

Вила не отозвалась.

У Благоты возникло ощущение, что она снова отдалилась от их разговора. Он неторопливо отступил и прислонился спиной к дереву. Поморщился с досадой. Его вывихнутая голень болела.

– Тебе известно, зачем Явидь сшивает души? – вдруг спросила вила.

Благота оправил гайтан с серебряной подвеской у себя на шее. Не нашёлся с ответом.

– Зачем?

Он догадывался, что виле будет известно больше о двоедушничестве, нежели ему самому. Не без оснований считалось, что дивьи люди, – вилы, белоглазые, горыни и прочие, – ведали первобытными знаниями.

– Божество никогда не забирает душу полностью, – вила смотрела мимо него. – Что-то всегда остаётся. Поэтому Явидь сшивает души вместе. И ждёт, когда души срастутся в нечто иное. Что легко поглотить. Или…

Вила умолкла на полуслове. Благота проследил за её взглядом, но ничего не увидел. В зарослях было пусто, за исключением вездесущих ящериц.

– Или? – сдался спустя долю тягостного молчания Благота.

– Явидь ждёт, когда рана от её игл… как вы говорите? – вила в глубоком раздумье подбирала слова. – Воспалится. Да. Воспалится. Именно так. Когда происходит расхождение швов – место воспаляется.